This site uses cookies.
Some of these cookies are essential to the operation of the site,
while others help to improve your experience by providing insights into how the site is being used.
For more information, please see the ProZ.com privacy policy.
This person has a SecurePRO™ card. Because this person is not a ProZ.com Plus subscriber, to view his or her SecurePRO™ card you must be a ProZ.com Business member or Plus subscriber.
Affiliations
This person is not affiliated with any business or Blue Board record at ProZ.com.
English to Russian: Как ставить достижимые цели General field: Art/Literary Detailed field: Social Science, Sociology, Ethics, etc.
Source text - English How to Set Goals You Will Actually Achieve
by Steve Pavlina
A major obstacle that prevents people from enjoyably achieving their goals is that they set their goals incorrectly to begin with. This problem occurs because people don’t understand the nature of time well enough. When people consider a particular goal, they often worry about the time commitment: If I start my own business now, it could take years to make it profitable. I’m so overweight it could take years for me to get in shape. If I break off this unfulfilling relationship, it could take years to get back on my feet again. Such thoughts are clearly demotivating, but more importantly they reveal a total misunderstanding of the nature of time.
We value our time, so we have a natural tendency to be expedient. And we also want to enjoy the present moment. Consequently, we’re disinclined to set goals that will take a very long time to achieve. Who wants to toil for years in order to reach a potentially better someday? Most of us simply don’t have the discipline to do that, even if there is a pot of gold at the end of the rainbow. Discipline is not the real issue, however. The issue is a misunderstanding of time.
We tend to think of time as a resource that we spend, just like we spend money. To complete a one-hour task is to spend an hour on it. How are you spending your day? Where do you want to spend your next vacation? How will you spend the rest of the year? Time is money, a disposable resource.
This is a silly and inaccurate way to think about time, however. Time is not a resource. You cannot spend time. Time spends itself. You have no choice in the matter. No matter what you do, the time is going to pass anyway. It doesn’t matter if you do one thing or another for the next five years. Those five years will pass no matter what you do.
In reality you are never in the past or future. You exist only in the present moment. Even when you remember the past or envision the future, you’re still thinking those thoughts in the present. All you really have is right now. And that’s all you ever will have. You can’t control the passage of time, but you can control your present moment focus. That’s all. No past. No future. Just right now.
So if the only thing that exists is the present moment, then what sense does it make to talk about long-term goals? How do you actually achieve anything?
First, understand that you can only achieve anything in the present moment, and you can only enjoy those achievements in the present moment. You can’t achieve anything or enjoy anything in the past or future because you’re never there. That’s obvious, isn’t it? But too often people act incongruently with this fact. It’s very difficult to achieve a goal that’s based on an inaccurate model of reality — such a goal will surely be an uphill struggle.
The purpose of goal-setting isn’t to control the future. That would be senseless because the future only exists in your imagination. The only value in goal-setting is that it improves the quality of your present moment reality. Setting goals can give you greater clarity and focus right now. Whenever you set a goal, always ask yourself, “How does setting this goal improve my present reality?” If a goal does not improve your present reality, then the goal is pointless, and you may as well dump it. But if the goal brings greater clarity, focus, and motivation to your life whenever you think about it, it’s a keeper.
Many people set goals and then assume the path to reach the goal will require suffering and sacrifice — a recipe for failure. A better idea is to set a goal and pay attention to the effect it has on your present reality. Set goals that yield a positive effect on your life whenever you think about them, long before the final outcome is actually achieved. Treat goal-setting as a way to enhance your present reality, not as a way to control the future.
Suppose you set a goal to start your own business. You imagine some future point where you’re enjoying being your own boss, doing what you love, and making a great income. Nothing wrong with that. Then you think about how much work it will be, the risks you’ll face, and other discouraging thoughts. You’ve left the present and are dwelling in the future, which is only an illusion. Bring yourself back to the present and realize that none of those things have happened. You’re just making them up. How silly it is to make up things you don’t even want! And your imagination isn’t accurate anyway.
Now try this: Think about starting your own business and imagine how great it will be when everything is running smoothly. Now stay in the present and consider how this goal can improve the quality of your life right now. Not a year from now. Not five years from now. Not even tomorrow. Right now this very minute. What does the goal of starting your own business do for you here and now? Does it give you hope? Does it inspire you? Does it promise solutions to some current problems? Allow those thoughts to churn through your consciousness for a while. Consider how the goal of starting your own business improves your life right now. And of course if you can see no improvement, then drop the goal and consider a different one.
Think about some goals you might have set if not for the imaginary obstacles you focused on. Do you want to lose a certain amount of weight? To enjoy a new relationship? To enjoy a more fulfilling career? Stop imagining doom and gloom on the path to get there, and simply focus on how each goal can improve your present reality. What does the thought of physical fitness do for you right now? What does the thought of finding your soulmate do for you? What does the thought of a fulfilling career do for you?
As you think about how your goals improve your present reality, eventually you’ll feel motivated to take action. At the same time, you’ll begin attracting resources into your life that will help you achieve your goals. There’s no need to force yourself — you’ll find yourself naturally drawn to take action as you keep bringing your focus back to the present. When you think about a goal in a way that motivates you right now, it’s only natural that you’ll begin taking action congruent with the goal.
When you set goals that increase the quality of your present reality, then what does it matter how long it takes to achieve the final outcome? Whether it takes one week or five years is irrelevant. The whole path is fun and enjoyable. More importantly, you feel happy and fulfilled this very moment. This drives you to take enjoyable action, so you’re productive too.
Whatever goal you set, you have the option of envisioning a path of sacrifice and suffering by focusing on the illusion of the future, or you can allow the goal to inject your present reality with new hope, enthusiasm, and motivation. Even though it seems like you’re setting goals for the future, you’re really setting goals for the present. The better you understand this, the more easily and enjoyably you’ll achieve your goals.
If you adopt this goal-setting mindset, you’ll find yourself setting different kinds of goals. The size and scope of the goal will cease to matter. The most important factor will be what effect the goal has on your present moment when you think about it. When you really grasp this concept, you’ll begin to adopt a lifelong mission instead of just a collection of disjointed goals and preferences. It doesn’t even matter if your mission can be achieved in your lifetime. What matters is the effect it has on your present reality. So you can feel free to adopt a really enormous mission, even one which may be unachievable in your lifetime, as long as that mission inspires and motivates you. If the mission is so big that it disempowers you, dump it. But if it really inspires you, go for it.
I recommend you abandon the concept of SMART goals. SMART = specific, measurable, action-oriented, realistic, time-bound (there are many variations on this too). This model sounds intelligent, but it’s based on an inaccurate understanding of time. Instead of thinking of your goals as time-bound projects, consider each goal in light of its effect on your present reality.
I know this is a very different way of thinking about goals, so it’s only natural that you may have some resistance to it if you’re deeply ingrained in a time-bound model of goal-setting. So ask yourself this: How well is your current goal-setting model working for you? On a scale of 1-10, how would you rate your performance at setting and achieving meaningful goals? I’d be surprised if you’re higher than a 5. Pushing yourself to get better isn’t the solution. The whole paradigm is broken to begin with. It’s like trying to push a cart with square wheels. You don’t need to push harder — you need a cart with round wheels. The square-wheeled cart looks really slick, and from a certain perspective, it seems like it should work OK. But reality itself is the ultimate judge.
Translation - Russian Как ставить достижимые цели
Автор: Стив Павлина
Значительное препятствие, мешающее людям с радостью достигать своих целей, заключается в том что люди изначально неверно ставят цели. Проблема эта возникает из неправильного понимания природы времени. Когда люди ставят конкретную цель, они часто беспокоятся о сроках её достижения. Если я сегодня начну своё дело, то оно может стать прибыльным лишь годы спустя. У меня столько лишних килограммов, что мне понадобятся годы, чтобы войти в форму. Если я сейчас разорву неудовлетворяющие меня отношения, то мне могут понадобиться годы, чтобы снова встать на ноги. Очевидно, что такие мысли лишают стимула что-либо делать, но что более важно - они открывают полное непонимание природы времени.
Мы ценим наше время, и естественно, мы стремимся делать только нужные, целесообразные вещи. А ещё мы хотим получить радость от настоящего момента. Следовательно, мы не особо любим ставить цели, для достижения которых требуется много времени. Кто захочет вкалывать годы напролёт без выходных, чтобы возможно, однажды стать богаче? У большинства из нас просто не найдётся необходимой для такого труда дисциплины, даже если в конце радуги будет стоять бочка с золотом. Хотя вопрос даже не в дисциплине. Вопрос в непонимании времени.
Мы привыкли думать о времени как о ресурсе, который мы тратим; точно так же как мы тратим деньги. Время - не ресурс, вы не можете его потратить. Время тратит себя само. У вас просто нет выбора. Неважно что вы будете делать - время пройдёт в любом случае. Не имеет значения, будете вы следующие пять лет заниматься тем или этим, ибо эти пять лет пройдут независимо от того, что вы будете делать.
В реальности вы никогда не бываете ни в прошлом, ни в будущем. Вы существуете только в настоящий момент. Даже когда вы вспоминаете прошлое или рисуете в своём воображении будущее, вы и ваши мысли по-прежнему находятся в настоящем. Всё, что у вас есть - сейчас. И только это у вас всегда и будет. Вы не можете управлять ходом времени, вы можете управлять только тем, на чём вы сосредотачиваетесь в настоящий момент. И всё. Прошлого нет. Будущего нет. Только сейчас.
Хорошо. Но если единственное, что существует - это настоящий момент, то какой же тогда смысл говорить о долгосрочных целях? Как вообще достигнуть чего-либо?
Перво-наперво поймите, что вы можете достичь чего-либо только в настоящий момент, и порадоваться этим достижениям сможете тоже только в настоящий момент. Нельзя ничего достигнуть и радоваться этому в прошлом или будущем, так как вы никогда туда не попадёте. Это же очевидно, не так ли? Но люди слишком часто действуют несообразно этому факту. Очень трудно достичь цели, основанной на неточной модели реальности - такая цель превратится в тяжёлую борьбу.
Смысл постановки цели не в том, чтобы управлять будущим. Это бессмысленно, так как будущее существует только в вашем воображении. Единственный смысл постановки цели в том, что она улучшает качество вашей реальности в настоящий момент. Если вы поставите цель, то это может прояснить и сконцентрировать вас прямо сейчас. Всегда, когда намечаете цель, спрашивайте себя: "Как эта цель улучшает моё настоящее положение?" Если цель не улучшает вашу реальность в настоящий момент, можете с тем же успехом отбросить её. Но если цель привносит больше ясности, концентрации и мотивации в вашу жизнь, то её надо хранить.
Многие люди ставят цели, а затем считают что их достижение потребует страданий и жертв - это прямой путь к неудаче. Поставив цель, лучше было бы обратить внимание на эффект, который она оказывает на вашу настоящую реальность. Ставьте такие цели, которые оказывают положительное влияние на вашу жизнь каждый раз когда вы думаете о них, даже если до окончательного их осуществления ещё очень далеко. Рассматривайте постановку цели как способ улучшить вашу окружающую реальность сейчас, а не как способ управлять будущим.
Предположим, вы наметили цель открыть своё дело. Вы воображаете, как в будущем станете боссом, будете делать то что вам нравится и получать большой доход. Ничего плохого в этом нет. Затем вы думаете, сколько для этого понадобится работать, сколько опасностей будет подстерегать, и о других приводящих в уныние вещах. Вы оставили настоящее и поселились в будущем, которое ничто иное, как иллюзия. Вернитесь обратно в настоящее и поймите что ничего из этих вещей ещё не произошло. Вы просто выдумали их. Как глупо придумывать вещи, которых вы даже не хотите! Да и в любом случае, ваше воображение не может быть точным.
А теперь попробуйте так: думать об открытии своего дела и воображать как всё будет замечательно, когда дела пойдут гладко. Оставайтесь в настоящем и думайте о том, как эта цель может улучшить вашу жизнь прямо сейчас. Не через год и не через пять лет, и даже не завтра. Прямо сейчас в эту минуту. Что делает для вас цель открытия своего бизнеса здесь и сейчас? Даёт ли она вам надежду? Вдохновляет ли она вас? Предлагает ли она решения каких-то текущих проблем? Позвольте этим мыслям покрутиться у вас в голове. Поразмышляйте над тем, как цель открытия своего дела улучшает вашу жизнь прямо сейчас. И естественно, если вы не увидите улучшений, то отбросьте эту цель и подумайте над другой.
Подумайте о том, какие цели вы бы наметили, если бы не сосредотачивались на воображаемых препятствиях. Хотите сбросить определённый вес? Завести новые отношения? Радоваться интересной работе? Прекратите воображать зловещий мрак на пути к цели, и просто сконцентрируйтесь на том, как каждая конкретная цель поможет улучшить вашу настоящую реальность. Как прямо сейчас действует на вас мысль о хорошей физической форме? А что делает для вас мысль о нахождении вашего спутника жизни ? Как на вас влияет мысль об успешной карьере?
Думая о том, как ваши цели улучшают вашу настоящую реальность, в конце концов вы почувствуете желание предпринять конкретные действия. В то же время, вы начнете притягивать в свою жизнь ресурсы, которые помогут вам достичь целей. Не нужно себя принуждать - если вы будете держать фокус своего внимания в настоящем, вы обнаружите что вас естественным образом тянет что-то сделать. Когда вы думаете о цели таким образом что она стимулирует вас прямо сейчас, то естественно начнёте совершать действия, совместимые с целью.
Когда вы ставите цели, улучшающие вашу жизнь прямо сейчас, то какая разница в том, сколько понадобится времени для достижения конечного результата? Займёт ли это одну неделю или пять лет - неважно, ведь весь путь к цели весел и доставляет удовольствие. Более того, вы счастливы и удовлетворены в настоящий момент. Это побуждает вас предпринимать приятные действия, поэтому ваша производительность также на высоте.
Какую бы цель вы ни наметили, у вас всегда есть выбор - следовать путём жертв и страданий, фокусируясь на иллюзиях будущего, или позволить своей цели наполнить ваш настоящий момент новой надеждой, энтузиазмом и мотивацией. Пусть кажется, что вы ставите цели на будущее - на самом деле вы ставите их для настоящего. Чем лучше вы поймёте это, тем легче и с большим удовольствием вы достигнете своих целей.
Если вы примете такой образ мыслей, то обнаружите что ставите самые разнообразные цели. Размер и масштаб цели перестанут иметь значение. Самым важным фактором будет эффект, оказываемый целью сейчас, когда вы думаете о ней. Когда вы по-настоящему ухватите эту концепцию, то постепенно начнёте думать о цели всей жизни, а не о собрании разрозненных целей и предпочтений. Причём неважно, успеете ли вы достичь цели за всю вашу жизнь. Важно только то, какой эффект оказывает эта цель на реальность, окружающую вас сейчас. Поэтому вы свободно можете избрать для себя огромную миссию - такую, для достижения которой не хватит и жизни. Главное, чтобы эта миссия вдохновляла и мотивировала вас. Если она окажется настолько большой, что лишит вас смелости и силы, отбросьте её. Но если она по-настоящему вдохновляет вас - то вперёд!
Я рекомендую вам отказаться от концепции SMART-целей. Аббревиатура SMART расшифровывается как "конкретный, измеримый, ориентированный на действие, реалистичный, привязанный ко времени" (хотя есть много вариантов). Эта концепция выглядит разумной, но она основана на неточном понимании времени. Вместо того чтобы рассматривать ваши цели как ограниченные по времени проекты, думайте о каждой цели в свете её влияния на вашу реальность в настоящий момент.
Я знаю, что такой подход к постановке целей очень отличается от общепринятого, поэтому ничего удивительного, если вы почувствуете некоторое сопротивление. Спросите у себя следующее: "Насколько хорошо работает ваша текущая схема постановки целей?" Как бы вы оценили её производительность по 10-балльной шкале? Хорошо ли она помогает ставить осмысленные цели и затем достигать их? Я удивлюсь, если ваша оценка будет больше 5. Подталкивать себя, чтобы добиться лучших результатов - это не решение. Вся парадигма такого подхода неверна в целом. Это примерно то же самое, что пытаться толкать тележку с квадратными колёсами. Вам не нужно толкать сильнее, вам просто нужна тележка с круглыми колёсами. Тележка с квадратными колёсами смотрится стильно, а посмотрев с определённой стороны может показаться что она должна нормально работать. Но судить в данном случае может только лишь сама реальность.
English to Russian: Будь искренен с собой General field: Art/Literary Detailed field: Social Science, Sociology, Ethics, etc.
Source text - English To Thine Own Self Be True
by Steve Pavlina
How can you intelligently decide what to do with the rest of your life? And how can you find an answer that you won’t later change on a whim?
Many of us face this decision for the first time in our late teens and early 20s. Some never face it at all and shrink from the magnitude of it, allowing chance to decide. But this is a decision that can be made consciously — you just have to know how to approach it.
If you’re a typical reader of this site, then you have a number of long-term career possibilities. You could succeed at many different things if you put your mind to them. The problem isn’t that you don’t have a choice — it’s that you have too many choices. And because of the overload of choices, it’s difficult for you to commit to any of them. Perhaps you’ve made certain commitments in the past, only to change your mind a short way down the path.
The problem with outside-in
Most likely you were raised to make your career choices in an outside-in manner. Would you rather be a doctor, a lawyer, or an engineer? Do you want to get a job, go into the family business, or become self-employed? You scan the available options — even though they seem countless — and do your best to make a reasonable choice. Many people would consider this an intelligent approach.
The problem with the outside-in approach, however, is that it’s ultimately circular.
Suppose you want to make the best choice you can regarding what to do with your life. If you look outside yourself for the answer, you’ll see an overload of options — way too many for you to consider with any depth. You can’t make the best choice by scanning all the possibilities. You’ll die before you get close to finishing, and new career possibilities are being created all the time.
So instead of best, perhaps you’re willing to settle for a good choice. In order to know what a good choice is though, you need some kind of evaluation criteria. How do you define the “should” in “What should you do?” You need a context. For example, if you’re playing a game of chess and you want to know what move to make next, you need to know the rules of the game, the current board configuration, and ideally something about your opponent. If you don’t even know what game you’re playing, then you can’t intelligently answer the question, “What should you do?”
And that’s the basic problem — you don’t really know what game you’re playing here on earth. You don’t know the complete rules of the game. None of us do. Science and religion attempt to give us answers, but the most brilliant and respected people on both sides often disagree, and each side still has many unanswered questions. You can jump to conclusions like many people do, but the wisest approach may be to simply admit, “There are some things I just don’t know.”
You could take this a step further and say that if you don’t know the rules of the game, then your purpose should be to learn them. Figure out how the world works, and then your role may become more clear. This line of questioning leads many people into scientific and religious studies. And that’s fine. Humanity slowly pushes forward in these areas, but you as an individual still need to decide what piece of the puzzle to work on during your lifetime, and you’re still left swimming in a sea of choices. But at least this line of thinking gives you a goal — to learn why you exist and what you should do with your existence.
You’ve come full circle though. You conclude that what you should do with your life is to figure out what you should do with your life. Dead end.
You’re playing a game where you don’t know all the rules, and the exact purpose of the game isn’t clear. However, you still have to make a move. You have no choice in that respect. Even standing still is a valid move in the game of life. If you look to the game for answers, the ultimate answer will be that you should make moves that will help you figure out the game. But since you don’t know the game well enough, you still don’t know what move to make right now. This approach simply isn’t helpful. It just doesn’t create clarity. It will only leave you more confused.
Of course, you could just start making random moves to learn about life through trial and error. That’s a valid short-term approach, but we can do better than that…
The inside-out approach
The inside-out approach means that instead of looking to the game for guidance, look within yourself. Instead of asking, “What should I do?” or “What move should I make?” or “What career should I select?” just ask yourself, “What kind of player am I?”
Regardless of what game you’re playing, you bring a unique style to it. How would you describe that style? What is the style in which you would most like to play the game of life?
Are you aggressive, calculating, spontaneous, generous, compassionate, courageous, cautious, exploratory, etc?
We’re not really talking about values here. Values can shift around a lot. Sometimes your career may be more important than your social life, and other times your social life may come first. In this case we’re talking about deeply imbedded character traits. What kind of person are you at the core of your being?
How would you describe the “I” that is you? What do you love most?
I love to grow. It’s such an imbedded part of my psyche that I can’t not grow. Another attribute of my core self is courage. I have an almost inborn desire to want to run towards fear instead of away from it. And a third component is freedom. I love having tremendous personal freedom, especially when it comes to how I use my time.
The opposites of these attributes repel me. The opposite of growth would be stagnation or complacency (not decline because even in a state of decline, you can still learn something from it). The opposite of courage is cowardice. And the opposite of freedom is confinement. Someone who is my opposite would thus be drawn to lead a stagnant, cowardly, and confined existence.
Once you develop a sense of what kind of player you are, you can then play the game of life by injecting your own character into it. Whenever you don’t comprehend the rules of the game, supplement them with a part of yourself. So if it isn’t obvious what career you should pursue, look inward instead of outward for the answer. This will greatly narrow the field of possibilities and allow you to make a fairly intelligent choice. The better you come to know yourself, the more intelligently you can narrow that field. As your inward focus improves, your outer world will become more focused as well.
Being vs. doing
Suppose you list your core character attributes. How do you use those to make a long-term career choice?
First, let’s redefine the way you think about career. Just for a moment, forget about job titles, responsibilities, goals, projects, and tasks. Consider your career as an expression of who you are: being instead of doing.
If you’re an artist, your career is to create art. But what creates a masterpiece? Is it the brush strokes or the canvas? Is it the education of the artist? What creates a masterpiece is the artist. Really it’s the artist who’s the true masterpiece, and the artwork is the physical manifestation of the artist’s inner self. The Mona Lisa is Leonardo da Vinci.
Once you come at this problem from the mindset of beingness, instead of doingness, your real career becomes this: Your career is to express your inner self through the physical universe. That’s your job description.
Your true career is the dynamic expression of your inner being.
Instead of thinking of your career in such narrow terms as job titles, think of your career as an outward expression of your inner self.
If I gaze inward and see that I resonate with growth, courage, and freedom, then my career is actually to express these inner qualities out into the world. My job is essentially just to be myself.
Now as simplistic as this sounds, it’s actually very practical. How would you use this mindset to make real-life career decisions? You make your choices by asking, “Which is the best way to express my inner self?”
For example, when faced with a career-related choice, I can ask questions like, “Which choice will yield the most growth, require the most courage, and provide the most freedom?” These parts of my inner being shape my outward doing. I run a personal development business (growth). I work hard to increase web traffic (growth). I like to tackle controversial topics (courage). I do public speaking (courage). I work from home and set my own hours (freedom). I create mostly automated streams of income (freedom).
I love this approach because it creates clarity. The outside-in approach just doesn’t work for me. Should I be a writer, a speaker, an Internet entrepreneur? I can’t decide — all of them seem interesting. But when I turn inward, I see that all of these can be parts of my career because they all harmonize with my inner self. They’re all valid. I don’t need to choose just one of these narrow bands; in fact, the type of “player” I am dictates that I should include all of these things under the same umbrella.
To thine own self be true
Do you hesitate to make a long-term career commitment because you don’t want to limit yourself? I don’t want to limit myself either. By using an inside-out approach to career, you don’t have to limit yourself. You can express the whole you to the world, not just a small piece.
Do you find your current career too limiting? Do you enjoy your work while also wondering about all the other things you could be doing? Why not find a way to do them too? Stop thinking in terms of A or B, and think A and B. What would happen if you redefined your career as the outer expression of your inner being? What parts of your inner being are not enjoying enough outward expression? Are you incapacitating your intellect? Curtailing your creativity? Squelching your sense of humor?
Don’t turn your career into a prison for your soul. If your inner self wants to spread out, let it. To thine own self be true.
Translation - Russian Будь искренен с собой
Автор: Стив Павлина
Как разумно решить, что делать с остатком своей жизни? И как найти такой ответ, который не поменяется вдруг, подчиняясь внезапному порыву?
Многие из нас впервые сталкиваются с таким вопросом в возрасте около 20 лет. Некоторые вовсе не встречаются с ним и прячутся от его величины, позволяя решать случаю. Но это решение, которое можно принять сознательно - просто вам надо знать, как подойти к нему.
Если вы - типичный читатель этого сайта, то у вас множество долгосрочных перспектив карьеры. Вы могли бы преуспеть во многих разных областях, если бы занялись ими. Проблема не в том что у вас нет выбора - она в том, что выбор у вас слишком широкий. И из-за такого обилия вариантов вам сложно посвятить себя одному из них. Вероятно, в прошлом вы принимали какие-то решения, но только для того чтобы скоро передумать.
Проблема с подходом "снаружи внутрь"
Скорее всего, ваше воспитание говорит вам что выбирать карьеру необходимо "снаружи внутрь". Хотели бы вы стать врачом, юристом, инженером? Хотите ли вы устроиться на работу, заняться семейным бизнесом, или стать предпринимателем? Вы просматриваете возможные варианты - несмотря на то что они кажутся бесчисленными, - и стараетесь сделать наилучший выбор. Многие люди сочтут это разумным подходом.
Проблема с ним, однако, в том что он абсолютно зациклен.
Предположим, вы хотите сделать наилучший возможный выбор того, что же делать со своей жизнью. Если вы посмотрите вокруг себя в поисках ответа, то увидите обилие вариантов - их слишком много, чтобы можно было рассматривать каждый более-менее глубоко. Вы не можете сделать наилучший выбор, просматривая все имеющиеся возможности. Вы умрёте прежде чем приблизитесь к концу этой задачи, а ведь постоянно создаются и открываются новые карьерные возможности.
Итак, возможно что вместо наилучшего вы хотите сделать просто хороший выбор. Однако, для того чтобы понять что такое хороший выбор, вам нужен некий критерий оценки. Как вы определите значение слова "следует" в фразе "Что вам следует делать?" Вам необходим контекст. Например, если вы играете в шахматы и хотите знать какой ход сделать следующим, то вам надо знать правила игры, текущую позицию, и в идеале кое-что о вашем противнике. Если вы даже не знаете, в какую игру играете, то вы не можете разумно ответить на вопрос "Что вам следует делать?"
В этом и заключается главная проблема - вы не знаете, в какую игру играете здесь на этой Земле. Вы не знаете полных правил игры. Никто из нас их не знает. Наука и религия пытаются дать нам ответы, но наиболее выдающиеся и уважаемые люди с обеих сторон часто противоречат друг другу, и у каждой из сторон остаётся много вопросов без ответа. Вы можете строить теории и делать свои выводы, как многие и поступают, но мудрее всего будет просто допустить что "есть некоторые вещи, которых я не знаю."
Вы можете шагнуть чуть дальше и сказать что если вы не знаете правил игры, то ваша цель должна заключаться в том чтобы изучить их. Поймите, как устроен мир и тогда ваша роль в нём станет более ясной. Такие рассуждения приводят многих людей к изучению науки и религии. И это прекрасно. Человечество медленно продвигается в этих областях, но вам как личности всё равно необходимо решить, на какой кусок головоломки вы потратите свою жизнь, и значит, вы по-прежнему плывёте в океане вариантов выбора. Но по крайней мере такой образ мыслей даёт вам цель - узнать, зачем вы существуете и что вам делать со своим существованием.
Вы прошли по кругу, и он замкнулся. Вы заключили что то, что вам следует делать со своей жизнью - это выяснить, что же вам делать со своей жизнью. Тупик.
Вы играете в игру, в которой вы не знаете всех правил, и более того, неясна точная цель игры. Тем не менее вы должны сделать ход. В этом смысле у вас нет выбора. Даже если вы будете стоять на месте, то это всё равно правомерный ход в игре жизни. Если вы попытаетесь найти ответы в самой игре, то абсолютным ответом будет то что вы должны делать такие хода, которые помогут вам разобраться в игре. Но так как вы недостаточно хорошо знаете игру, то по-прежнему не имеете понятия, как же вам ходить прямо сейчас. Такой подход просто бесполезен. Он не создаёт ясности. Он только ещё больше запутывает вас.
Конечно, вы можете просто начать ходить куда попало, чтобы узнать жизнь методом проб и ошибок. Это действенная краткосрочная тактика, но мы можем поступить лучше...
Подход "изнутри наружу"
Подход "изнутри наружу" означает что вместо того чтобы искать руководство в игре, вы ищете его внутри себя. Вместо вопросов "Что мне следует делать?", "Куда пойти следующим ходом?" и "Какую карьеру выбрать?" просто спросите себя "Что я за игрок?"
Независимо от игры, в которую вы играете, вы привносите в неё свой уникальный стиль. Как бы вы описали этот стиль? В каком стиле вы больше всего хотели бы играть в игру жизни?
Заметьте, мы не говорим здесь о ценностях. Ценности могут сильно смещаться. Иногда ваша карьера может быть важнее общественной жизни, но в другой момент общественная жизнь выходит на первое место. В этом случае мы говорим о присущих только вам чертах характера. Кто вы, в самой сердцевине вашей сущности?
Как бы вы описали то "я", которым являетесь? Что вы любите больше всего?
Я люблю расти. Это настолько внедрилось в меня, что я не могу не расти. Другое свойство моей сущности - храбрость. У меня почти врождённое желание хотеть бежать навстречу страху, а не от него. И третий компонент - свобода. Я обожаю потрясающую личную свободу, особенно когда это касается использования моего времени.
Вещи, противоположные этим качествам, отталкивают меня. Противоположность роста - застой или самоуспокоенность (не упадок или угасание, так как даже находясь в состоянии упадка вы можете научиться чему-то у него). Противоположность храбрости - трусость. А противоположность свободы - заключение. Следовательно, тот кто противоположен мне будет стараться вести застойное, трусливое и ограниченное существование.
Определив каким игроком вы являетесь, вы можете начать играть в игру жизни, внедряя в неё свой собственный характер. Каждый раз, когда вы не совсем понимаете правила игры, дополните их частью себя. То есть если вам не очевидно какую карьеру следует избрать, ищите ответ внутри, а не снаружи. Это сильно ограничит количество возможных вариантов и позволит вам сделать довольно разумный выбор. Чем лучше вы узнаете себя, тем более благоразумно вы сможете сузить поле поисков. По мере улучшения внутреннего фокуса, ваш внешний мир тоже будет приобретать резкость.
"Быть", а не "делать"
Допустим, вы перечислили свои основные черты характера. Как можно использовать их, чтобы сделать долгосрочный карьерный выбор?
Прежде всего, давайте переопределим ваше представление о карьере. Забудьте на минуту о должностях, ответственностях, целях, проектах и задачах. Рассмотрите карьеру как способ выражения вашей сущности: "будьте", а не "делайте".
Если вы художник, то ваша карьера - создавать картины. Но что делает из картины шедевр? Движения кисти или холст? А может быть, образование художника? То, что создаёт шедевр - это сам художник. На самом деле шедевр - это сам художник, а картина - физическая демонстрация его внутренней сущности. "Мона Лиза" - это Леонардо да Винчи.
Когда вы посмотрите на эту проблему с точки зрения "быть", а не "делать", то ваша настоящая карьера будет выглядеть так: Ваша карьера - выразить себя, свою внутреннюю сущность посредством физической вселенной. Это описание вашей работы.
Ваша истинная карьера - динамическое выражение вашей внутренней сущности
Вместо того чтобы думать о своей карьере в узких терминах типа должностей, думайте о ней как о внешнем выражении своей внутренней сущности.
Если я гляжу внутрь и вижу что я резонирую с ростом, храбростью и свободой, то моя карьера заключается в том чтобы выразить эти внутренние качества во внешнем мире. Моя работа в основном - просто быть собой.
Хотя это и звучит упрощенно, но на самом деле очень практично. Как использовать такой образ мыслей для принятия решения о карьере в реальном мире? Вы выбираете, спрашивая себя: "Каков наилучший способ выразить мою внутреннюю сущность?"
Например, когда передо мной встаёт вопрос выбора, относящийся к карьере, я могу задать такие вопросы: "Какой выбор даст мне больше всего роста, потребует максимум храбрости, обеспечит наибольшую свободу?" Эти части моего внутреннего существа формируют мои внешние действия. Я веду дело, посвященное личностному развитию (рост). Я много работаю над повышением посещаемости моего сайта (рост). Я люблю затрагивать противоречивые темы (храбрость). Я выступаю на публике (храбрость). Я работаю дома и сам устанавливаю себе расписание (свобода). Я создаю преимущественно автоматизированные источники дохода (свобода).
Я люблю этот подход потому что он создаёт ясность. Подход "снаружи внутрь" просто не работает в моём случае. Кем мне быть - писателем, лектором, интернет-предпринимателем? Я не могу решить - все варианты кажутся интересными. Но когда я поворачиваю взгляд вовнутрь, то вижу что все они могут быть частями моей карьеры, так как находятся в гармонии с моей внутренней сущностью. Все они имеют право на существование. Мне не нужно выбирать одну из этих узких сфер, напротив, - тип "игрока", которым я являюсь, требует собрать их все под одним зонтиком.
Будь искренен с собой
Вы колеблетесь, не решаясь сделать долгосрочный выбор карьеры, так как не хотите ограничивать себя? Я тоже не хочу себя ограничивать. Используя подход "изнутри наружу" к решению вопроса, вам не нужно ограничивать себя. Вы можете выразить всего себя миру, а не только свою маленькую часть.
Вы считаете, что ваша теперешняя карьера слишком ограничивает вас? Вам нравится ваша работа, но вы думаете и о других вещах, которые вы могли бы сделать? Почему бы не найти способ делать их тоже? Прекратите думать в терминах А или Б, и начните думать про А и Б. Что произойдёт, если вы переопределите вашу карьеру как внешнее выражение вашего внутреннего существа? Какие части вашей внутренней сущности недостаточно выражены наружу сейчас? Вы не используете свой интеллект? Сокращаете свою креативность? Подавляете своё чувство юмора?
Не превращайте свою карьеру в тюрьму для души. Если ваша внутренняя сущность хочет развернуться, позвольте ей сделать это. Будьте искренни с собой.
English to Russian: Мальчик, играющий с ядерным синтезом General field: Science Detailed field: Physics
Source text - English The Boy Who Played With Fusion
By Tom Clynes, "Popular Science"
"Propulsion," the nine-year-old says as he leads his dad through the gates of the U.S. Space and Rocket Center in Huntsville, Alabama. "I just want to see the propulsion stuff."
A young woman guides their group toward a full-scale replica of the massive Saturn V rocket that brought America to the moon. As they duck under the exhaust nozzles, Kenneth Wilson glances at his awestruck boy and feels his burden beginning to lighten. For a few minutes, at least, someone else will feed his son's boundless appetite for knowledge.
Then Taylor raises his hand, not with a question but an answer. He knows what makes this thing, the biggest rocket ever launched, go up.
And he wants—no, he obviously needs—to tell everyone about it, about how speed relates to exhaust velocity and dynamic mass, about payload ratios, about the pros and cons of liquid versus solid fuel. The tour guide takes a step back, yielding the floor to this slender kid with a deep-Arkansas drawl, pouring out a torrent of Ph.D.-level concepts as if there might not be enough seconds in the day to blurt it all out. The other adults take a step back too, perhaps jolted off balance by the incongruities of age and audacity, intelligence and exuberance.
As the guide runs off to fetch the center's director—You gotta see this kid!—Kenneth feels the weight coming down on him again. What he doesn't understand just yet is that he will come to look back on these days as the uncomplicated ones, when his scary-smart son was into simple things, like rocket science.
This is before Taylor would transform the family's garage into a mysterious, glow-in-the-dark cache of rocks and metals and liquids with unimaginable powers. Before he would conceive, in a series of unlikely epiphanies, new ways to use neutrons to confront some of the biggest challenges of our time: cancer and nuclear terrorism. Before he would build a reactor that could hurl atoms together in a 500-million-degree plasma core—becoming, at 14, the youngest individual on Earth to achieve nuclear fusion.
* * *
When I meet Taylor Wilson, he is 16 and busy—far too busy, he says, to pursue a driver's license. And so he rides shotgun as his father zigzags the family's Land Rover up a steep trail in the Virginia Mountains north of Reno, Nevada, where they've come to prospect for uranium.
From the backseat, I can see Taylor's gull-like profile, his forehead plunging from under his sandy blond bangs and continuing, in an almost unwavering line, along his prominent nose. His thinness gives him a wraithlike appearance, but when he's lit up about something (as he is most waking moments), he does not seem frail. He has spent the past hour—the past few days, really—talking, analyzing, and breathlessly evangelizing about nuclear energy. We've gone back to the big bang and forward to mutually assured destruction and nuclear winter. In between are fission and fusion, Einstein and Oppenheimer, Chernobyl and Fukushima, matter and antimatter.
"Where does it come from?" Kenneth and his wife, Tiffany, have asked themselves many times. Kenneth is a Coca-Cola bottler, a skier, an ex-football player. Tiffany is a yoga instructor. "Neither of us knows a dang thing about science," Kenneth says.
" Looking up, the neighbors watched as a small mushroom cloud rose, unsettlingly, over the Wilsons' yard."Almost from the beginning, it was clear that the older of the Wilsons' two sons would be a difficult child to keep on the ground. It started with his first, and most pedestrian, interest: construction. As a toddler in Texarkana, the family's hometown, Taylor wanted nothing to do with toys. He played with real traffic cones, real barricades. At age four, he donned a fluorescent orange vest and hard hat and stood in front of the house, directing traffic. For his fifth birthday, he said, he wanted a crane. But when his parents brought him to a toy store, the boy saw it as an act of provocation. "No," he yelled, stomping his foot. "I want a real one."
This is about the time any other father might have put his own foot down. But Kenneth called a friend who owns a construction company, and on Taylor's birthday a six-ton crane pulled up to the party. The kids sat on the operator's lap and took turns at the controls, guiding the boom as it swung above the rooftops on Northern Hills Drive.
To the assembled parents, dressed in hard hats, the Wilsons' parenting style must have appeared curiously indulgent. In a few years, as Taylor began to get into some supremely dangerous stuff, it would seem perilously laissez-faire. But their approach to child rearing is, in fact, uncommonly intentional. "We want to help our children figure out who they are," Kenneth says, "and then do everything we can to help them nurture that."
At 10, Taylor hung a periodic table of the elements in his room. Within a week he memorized all the atomic numbers, masses and melting points. At the family's Thanksgiving gathering, the boy appeared wearing a monogrammed lab coat and armed with a handful of medical lancets. He announced that he'd be drawing blood from everyone, for "comparative genetic experiments" in the laboratory he had set up in his maternal grandmother's garage. Each member of the extended family duly offered a finger to be pricked.
The next summer, Taylor invited everyone out to the backyard, where he dramatically held up a pill bottle packed with a mixture of sugar and stump remover (potassium nitrate) that he'd discovered in the garage. He set the bottle down and, with a showman's flourish, ignited the fuse that poked out of the top. What happened next was not the firecracker's bang
everyone expected, but a thunderous blast that brought panicked neighbors running from their houses. Looking up, they watched as a small mushroom cloud rose, unsettlingly, over the Wilsons' yard.
For his 11th birthday, Taylor's grandmother took him to Books-A-Million, where he picked out The Radioactive Boy Scout, by Ken Silverstein. The book told the disquieting tale of David Hahn, a Michigan teenager who, in the mid-1990s, attempted to build a breeder reactor in a backyard shed. Taylor was so excited by the book that he read much of it aloud: the boy raiding smoke detectors for radioactive americium . . . the cobbled-together reactor . . . the Superfund team in hazmat suits hauling away the family's contaminated belongings. Kenneth and Tiffany heard Hahn's story as a cautionary tale. But Taylor, who had recently taken a particular interest in the bottom two rows of the periodic table—the highly radioactive elements—read it as a challenge. "Know what?" he said. "The things that kid was trying to do, I'm pretty sure I can actually do them."
A rational society would know what to do with a kid like Taylor Wilson, especially now that America's technical leadership is slipping and scientific talent increasingly has to be imported. But by the time Taylor was 12, both he and his brother, Joey, who is three years younger and gifted in mathematics, had moved far beyond their school's (and parents') ability to meaningfully teach them. Both boys were spending most of their school days on autopilot, their minds wandering away from course work they'd long outgrown.
David Hahn had been bored too—and, like Taylor, smart enough to be dangerous. But here is where the two stories begin to diverge. When Hahn's parents forbade his atomic endeavors, the angry teenager pressed on in secret. But Kenneth and Tiffany resisted their impulse to steer Taylor toward more benign pursuits. That can't be easy when a child with a demonstrated talent and fondness for blowing things up proposes to dabble in nukes.
Kenneth and Tiffany agreed to let Taylor assemble a "survey of everyday radioactive materials" for his school's science fair. Kenneth borrowed a Geiger counter from a friend at Texarkana's emergency-management agency. Over the next few weekends, he and Tiffany shuttled Taylor around to nearby antique stores, where he pointed the clicking detector at old
radium-dial alarm clocks, thorium lantern mantles and uranium-glazed Fiesta plates. Taylor spent his allowance money on a radioactive dining set.
Drawn in by what he calls "the surprise properties" of radioactive materials, he wanted to know more. How can a speck of metal the size of a grain of salt put out such tremendous amounts of energy? Why do certain rocks expose film? Why does one isotope decay away in a millionth of a second while another has a half-life of two million years?
As Taylor began to wrap his head around the mind-blowing mysteries at the base of all matter, he could see that atoms, so small but potentially so powerful, offered a lifetime's worth of secrets to unlock. Whereas Hahn's resources had been limited, Taylor found that there was almost no end to the information he could find on the Internet, or to the oddities that he could purchase and store in the garage.
On top of tables crowded with chemicals and microscopes and germicidal black lights, an expanding array of nuclear fuel pellets, chunks of uranium and "pigs" (lead-lined containers) began to appear. When his parents pressed him about safety, Taylor responded in the convoluted jargon of inverse-square laws and distance intensities, time doses and roentgen submultiples. With his newfound command of these concepts, he assured them, he could master the furtive energy sneaking away from those rocks and metals and liquids—a strange and ever-multiplying cache that literally cast a glow into the corners of the garage.
Kenneth asked a nuclear-pharmacist friend to come over to check on Taylor's safety practices. As far as he could tell, the friend said, the boy was getting it right. But he warned that radiation works in quick and complex ways. By the time Taylor learned from a mistake, it might be too late.
Lead pigs and glazed plates were only the beginning. Soon Taylor was getting into more esoteric "naughties"—radium quack cures, depleted uranium, radio-luminescent materials—and collecting mysterious machines, such as the mass spectrometer given to him by a former astronaut in Houston. As visions of Chernobyl haunted his parents, Taylor tried to reassure them. "I'm the responsible radioactive boy scout," he told them. "I know what I'm doing."
One afternoon, Tiffany ducked her head out of the door to the garage and spotted Taylor, in his canary yellow nuclear-technician's coveralls, watching a pool of liquid spreading across the concrete floor. "Tay, it's time for supper."
"I think I'm going to have to clean this up first."
"That's not the stuff you said would kill us if it broke open, is it?"
"I don't think so," he said. "Not instantly."
* * *
That summer, Kenneth's daughter from a previous marriage, Ashlee, then a college student, came to live with the Wilsons. "The explosions in the backyard were getting to be a bit much," she told me, shortly before my own visit to the family's home. "I could see everyone getting frustrated. They'd say something and Taylor would argue back, and his argument would be legitimate. He knows how to out-think you. I was saying, 'You guys need to be parents. He's ruling the roost.' "
"What she didn't understand," Kenneth says, "is that we didn't have a choice. Taylor doesn't understand the meaning of 'can't.' "
"And when he does," Tiffany adds, "he doesn't listen."
"Looking back, I can see that," Ashlee concedes. "I mean, you can tell Taylor that the world doesn't revolve around him. But he doesn't really get that. He's not being selfish, it's just that there's so much going on in his head."
Tiffany, for her part, could have done with less drama. She had just lost her sister, her only sibling. And her mother's cancer had recently come out of remission. "Those were some tough times," Taylor tells me one day, as he uses his mom's gardening trowel to mix up a batch of yellowcake (the partially processed uranium that's the stuff of WMD infamy) in a five-gallon bucket. "But as bad as it was with Grandma dying and all, that urine sure was something."
Taylor looks sheepish. He knows this is weird. "After her PET scan she let me have a sample. It was so hot I had to keep it in a lead pig.
"The other thing is . . ." He pauses, unsure whether to continue but, being Taylor, unable to stop himself. "She had lung cancer, and she'd cough up little bits of tumor for me to dissect. Some people might think that's gross, but I found it scientifically very interesting."
What no one understood, at least not at first, was that as his grandmother was withering, Taylor was growing, moving beyond mere self-centeredness. The world that he saw revolving around him, the boy was coming to believe, was one that he could actually change.
The problem, as he saw it, is that isotopes for diagnosing and treating cancer are extremely short-lived. They need to be, so they can get in and kill the targeted tumors and then decay away quickly, sparing healthy cells. Delivering them safely and on time requires expensive handling—including, often, delivery by private jet. But what if there were a way to make those medical isotopes at or near the patients? How many more people could they reach, and how much earlier could they reach them? How many more people like his grandmother could be saved?
"He told me he wanted to build the reactor in his garage, and I thought, 'Oh my lord, we can't let him do that.' "As Taylor stirred the toxic urine sample, holding the clicking Geiger counter over it, inspiration took hold. He peered into the swirling yellow center, and the answer shone up at him, bright as the sun. In fact, it was the sun—or, more precisely, nuclear fusion, the process (defined by Einstein as E=mc2) that powers the sun. By harnessing fusion—the moment when atomic nuclei collide and fuse together, releasing energy in the process—Taylor could produce the high-energy neutrons he would need to irradiate materials for medical isotopes. Instead of creating those isotopes in multimillion-dollar cyclotrons and then rushing them to patients, what if he could build a fusion reactor small enough, cheap enough and safe enough to produce isotopes as needed, in every hospital in the world?
At that point, only 10 individuals had managed to build working fusion reactors. Taylor contacted one of them, Carl Willis, then a 26-year-old Ph.D. candidate living in Albuquerque, and the two hit it off. But Willis, like the other successful fusioneers, had an advanced degree and access to a high-tech lab and precision equipment. How could a middle-school kid living on the Texas/Arkansas border ever hope to make his own star?
When Taylor was 13, just after his grandmother's doctor had given her a few weeks to live, Ashlee sent Tiffany and Kenneth an article about a new school in Reno. The Davidson Academy is a subsidized public school for the nation's smartest and most motivated students, those who score in the top 99.9th percentile on standardized tests. The school, which allows students to pursue advanced research at the adjacent University of Nevada–Reno, was founded in 2006 by software entrepreneurs Janice and Robert Davidson. Since then, the Davidsons have championed the idea that the most underserved students in the country are those at the top.
On the family's first trip to Reno, even before Taylor and Joey were accepted to the academy, Taylor made an appointment with Friedwardt Winterberg, a celebrated physicist at the University of Nevada who had studied under the Nobel Prize–winning quantum theorist Werner Heisenberg. When Taylor told Winterberg that he wanted to build a fusion reactor, also called a fusor, the notoriously cranky professor erupted: "You're 13 years old! And you want to play with tens of thousands of electron volts and deadly x-rays?" Such a project would be far too technically challenging and hazardous, Winterberg insisted, even for most doctoral candidates. "First you must master calculus, the language of science," he boomed. "After that," Tiffany said, "we didn't think it would go anywhere. Kenneth and I were a bit relieved."
But Taylor still hadn't learned the word "can't." In the fall, when he began at Davidson, he found the two advocates he needed, one in the office right next door to Winterberg's. "He had a depth of understanding I'd never seen in someone that young," says atomic physicist Ronald Phaneuf. "But he was telling me he wanted to build the reactor in his garage, and I'm thinking, 'Oh my lord, we can't let him do that.' But maybe we can help him try to do it here."
Phaneuf invited Taylor to sit in on his upper-division nuclear physics class and introduced him to technician Bill Brinsmead. Brinsmead, a Burning Man devotee who often rides a wheeled replica of the Little Boy bomb through the desert, was at first reluctant to get involved in this 13-year-old's project. But as he and Phaneuf showed Taylor around the department's equipment room, Brinsmead recalled his own boyhood, when he was bored and unchallenged and aching to build something really cool and difficult (like a laser, which he eventually did build) but dissuaded by most of the adults who might have helped.
Rummaging through storerooms crowded with a geeky abundance of electron microscopes and instrumentation modules, they came across a high-vacuum chamber made of thick-walled stainless steel, capable of withstanding extreme heat and negative pressure. "Think I could use that for my fusor?" Taylor asked Brinsmead. "I can't think of a more worthy cause," Brinsmead said.
* * *
Now it's Tiffany who drives, along a dirt road that wends across a vast, open mesa a few miles south of the runways shared by Albuquerque's airport and Kirkland Air Force Base. Taylor has convinced her to bring him to New Mexico to spend a week with Carl Willis, whom Taylor describes as "my best nuke friend." Cocking my ear toward the backseat, I catch snippets of Taylor and Willis's conversation.
"The idea is to make a gamma-ray laser from stimulated decay of dipositronium."
"I'm thinking about building a portable, beam-on-target neutron source."
"Need some deuterated polyethylene?"
Willis is now 30; tall and thin and much quieter than Taylor. When he's interested in something, his face opens up with a blend of amusement and curiosity. When he's uninterested, he slips into the far-off distractedness that's common among the super-smart. Taylor and Willis like to get together a few times a year for what they call "nuclear tourism"—they visit research facilities, prospect for uranium, or run experiments.
Earlier in the week, we prospected for uranium in the desert and shopped for secondhand laboratory equipment in Los Alamos. The next day, we wandered through Bayo Canyon, where Manhattan Project engineers set off some of the largest dirty bombs in history in the course of perfecting Fat Man, which leveled Nagasaki.
Today we're searching for remnants of a "broken arrow," military lingo for a lost nuclear weapon. While researching declassified military reports, Taylor discovered that a Mark 17 "Peacemaker" hydrogen bomb, which was designed to be 700 times as powerful as the bomb detonated over Hiroshima, was accidentally dropped onto this mesa in May 1957. For the U.S. military, it was an embarrassingly Strangelovian episode; the airman in the bomb bay narrowly avoided his own Slim Pickens moment when the bomb dropped from its gantry and smashed the B-36's doors open. Although its plutonium core hadn't been inserted, the bomb's "spark plug" of conventional explosives and radioactive material detonated on impact, creating a fireball and a massive crater. A grazing steer was the only reported casualty.
Tiffany parks the rented SUV among the mesquite, and we unload metal detectors and Geiger counters and fan out across the field. "This," says Tiffany, smiling as she follows her son across the scrubland, "is how we spend our vacations."
Willis says that when Taylor first contacted him, he was struck by the 12-year-old's focus and forwardness—and by the fact that he couldn't plumb the depth of Taylor's knowledge with a few difficult technical questions. After checking with Kenneth, Willis sent Taylor some papers on fusion reactors. Then Taylor began acquiring pieces for his new machine.
Through his first year at Davidson, Taylor spent his afternoons in a corner of Phaneuf's lab that the professor had cleared out for him, designing the reactor, overcoming tricky technical issues, tracking down critical parts. Phaneuf helped him find a surplus high-voltage insulator at Lawrence Berkeley National Laboratory. Willis, then working at a company that builds particle accelerators, talked his boss into parting with an extremely expensive high-voltage power supply.
With Brinsmead and Phaneuf's help, Taylor stretched himself, applying knowledge from more than 20 technical fields, including nuclear and plasma physics, chemistry, radiation metrology and electrical engineering. Slowly he began to test-assemble the reactor, troubleshooting pesky vacuum leaks, electrical problems and an intermittent plasma field.
Shortly after his 14th birthday, Taylor and Brinsmead loaded deuterium fuel into the machine, brought up the power, and confirmed the presence of neutrons. With that, Taylor became the 32nd individual on the planet to achieve a nuclear-fusion reaction. Yet what would set Taylor apart from the others was not the machine itself but what he decided to do with it.
While still developing his medical isotope application, Taylor came across a report about how the thousands of shipping containers entering the country daily had become the nation's most vulnerable "soft belly," the easiest entry point for weapons of mass destruction. Lying in bed one night, he hit on an idea: Why not use a fusion reactor to produce weapons-sniffing neutrons that could scan the contents of containers as they passed through ports? Over the next few weeks, he devised a concept for a drive-through device that would use a small reactor to bombard passing containers with neutrons. If weapons were inside, the neutrons would force the atoms into fission, emitting gamma radiation (in the case of nuclear material) or nitrogen (in the case of conventional explosives). A detector, mounted opposite, would pick up the signature and alert the operator.
He entered the reactor, and the design for his bomb-sniffing application, into the Intel International Science and Engineering Fair. The Super Bowl of pre-college science events, the fair attracts 1,500 of the world's most switched-on kids from some 50 countries. When Intel CEO Paul Otellini heard the buzz that a 14-year-old had built a working nuclear-fusion reactor, he went straight for Taylor's exhibit. After a 20-minute conversation, Otellini was seen walking away, smiling and shaking his head in what looked like disbelief. Later, I would ask him what he was thinking. "All I could think was, 'I am so glad that kid is on our side.' "
For the past three years, Taylor has dominated the international science fair, walking away with nine awards (including first place overall), overseas trips and more than $100,000 in prizes. After the Department of Homeland Security learned of Taylor's design, he traveled to Washington for a meeting with the DHS's Domestic Nuclear Detection Office, which invited Taylor to submit a grant proposal to develop the detector. Taylor also met with then–Under Secretary of Energy Kristina Johnson, who says the encounter left her "stunned."
"I would say someone like him comes along maybe once in a generation," Johnson says. "He's not just smart; he's cool and articulate. I think he may be the most amazing kid I've ever met."
And yet Taylor's story began much like David Hahn's, with a brilliant, high-flying child hatching a crazy plan to build a nuclear reactor. Why did one journey end with hazmat teams and an eventual arrest, while the other continues to produce an array of prizes, patents, television appearances, and offers from college recruiters?
The answer is, mostly, support. Hahn, determined to achieve something extraordinary but discouraged by the adults in his life, pressed on without guidance or oversight—and with nearly catastrophic results. Taylor, just as determined but socially gifted, managed to gather into his orbit people who could help him achieve his dreams: the physics professor; the older nuclear prodigy; the eccentric technician; the entrepreneur couple who, instead of retiring, founded a school to nurture genius kids. There were several more, but none so significant as Tiffany and Kenneth, the parents who overcame their reflexive—and undeniably sensible—inclinations to keep their Icarus-like son on the ground. Instead they gave him the wings he sought and encouraged him to fly up to the sun and beyond, high enough to capture a star of his own.
After about an hour of searching across the mesa, our detectors begin to beep. We find bits of charred white plastic and chunks of aluminum—one of which is slightly radioactive. They are remnants of the lost hydrogen bomb. I uncover a broken flange with screws still attached, and Taylor digs up a hunk of lead. "Got a nice shard here," Taylor yells, finding a gnarled piece of metal. He scans it with his detector. "Unfortunately, it's not radioactive."
"That's the kind I like," Tiffany says.
"We've got about 60 pounds of uranium, bomb fragments and radioactive shards. This thing would make a real good dirty bomb."Willis picks up a large chunk of the bomb's outer casing, still painted dull green, and calls Taylor over. "Wow, look at that warp profile!" Taylor says, easing his scintillation detector up to it. The instrument roars its approval. Willis, seeing Taylor ogling the treasure, presents it to him. Taylor is ecstatic. "It's a field of dreams!" he yells. "This place is loaded!"
Suddenly we're finding radioactive debris under the surface every five or six feet—even though the military claimed that the site was completely cleaned up. Taylor gets down on his hands and knees, digging, laughing, calling out his discoveries. Tiffany checks her watch. "Tay, we really gotta go or we'll miss our flight."
"I'm not even close to being done!" he says, still digging. "This is the best day of my life!" By the time we manage to get Taylor into the car, we're running seriously late. "Tay," Tiffany says, "what are we going to do with all this stuff?"
"For $50, you can check it on as excess baggage," Willis says. "You don't label it, nobody knows what it is, and it won't hurt anybody." A few minutes later, we're taping an all-too-flimsy box shut and loading it into the trunk. "Let's see, we've got about 60 pounds of uranium, bomb fragments and radioactive shards," Taylor says. "This thing would make a real good dirty bomb."
In truth, the radiation levels are low enough that, without prolonged close-range exposure, the cargo poses little danger. Still, we stifle the jokes as we pull up to curbside check-in. "Think it will get through security?" Tiffany asks Taylor.
"There are no radiation detectors in airports," Taylor says. "Except for one pilot project, and I can't tell you which airport that's at."
As the skycap weighs the box, I scan the "prohibited items" sign. You can't take paints, flammable materials or water on a commercial airplane. But sure enough, radioactive materials are not listed.
We land in Reno and make our way toward the baggage claim. "I hope that box held up," Taylor says, as we approach the carousel. "And if it didn't, I hope they give us back the radioactive goodies scattered all over the airplane." Soon the box appears, adorned with a bright strip of tape and a note inside explaining that the package has been opened and inspected by the TSA. "They had no idea," Taylor says, smiling, "what they were looking at."
* * *
Apart from the fingerprint scanners at the door, Davidson Academy looks a lot like a typical high school. It's only when the students open their mouths that you realize that this is an exceptional place, a sort of Hogwarts for brainiacs. As these math whizzes, musical prodigies and chess masters pass in the hallway, the banter flies in witty bursts. Inside humanities classes, discussions spin into intellectual duels.
Although everyone has some kind of advanced obsession, there's no question that Taylor is a celebrity at the school, where the lobby walls are hung with framed newspaper clippings of his accomplishments. Taylor and I visit with the principal, the school's founders and a few of Taylor's friends. Then, after his calculus class, we head over to the university's physics department, where we meet Phaneuf and Brinsmead.
Taylor's reactor, adorned with yellow radiation-warning signs, dominates the far corner of Phaneuf's lab. It looks elegant—a gleaming stainless-steel and glass chamber on top of a cylindrical trunk, connected to an array of sensors and feeder tubes. Peering through the small window into the reaction chamber, I can see the golf-ball-size grid of tungsten fingers that will cradle the plasma, the state of matter in which unbound electrons, ions and photons mix freely with atoms and molecules.
"OK, y'all stand back," Taylor says. We retreat behind a wall of leaden blocks as he shakes the hair out of his eyes and flips a switch. He turns a knob to bring the voltage up and adds in some gas. "This is exactly how me and Bill did it the first time," he says. "But now we've got it running even better."
Through a video monitor, I watch the tungsten wires beginning to glow, then brightening to a vivid orange. A blue cloud of plasma appears, rising and hovering, ghostlike, in the center of the reaction chamber. "When the wires disappear," Phaneuf says, "that's when you know you have a lethal radiation field."
I watch the monitor while Taylor concentrates on the controls and gauges, especially the neutron detector they've dubbed Snoopy. "I've got it up to 25,000 volts now," Taylor says. "I'm going to out-gas it a little and push it up."
Willis's power supply crackles. The reactor is entering "star mode." Rays of plasma dart between gaps in the now-invisible grid as deuterium atoms, accelerated by the tremendous voltages, begin to collide. Brinsmead keeps his eyes glued to the neutron detector. "We're getting neutrons," he shouts. "It's really jamming!"
Taylor cranks it up to 40,000 volts. "Whoa, look at Snoopy now!" Phaneuf says, grinning. Taylor nudges the power up to 50,000 volts, bringing the temperature of the plasma inside the core to an incomprehensible 580 million degrees—some 40 times as hot as the core of the sun. Brinsmead lets out a whoop as the neutron gauge tops out.
"Snoopy's pegged!" he yells, doing a little dance. On the video screen, purple sparks fly away from the plasma cloud, illuminating the wonder in the faces of Phaneuf and Brinsmead, who stand in a half-orbit around Taylor. In the glow of the boy's creation, the men suddenly look years younger.
Taylor keeps his thin fingers on the dial as the atoms collide and fuse and throw off their energy, and the men take a step back, shaking their heads and wearing ear-to-ear grins.
"There it is," Taylor says, his eyes locked on the machine. "The birth of a star."
Translation - Russian Мальчик, играющий с ядерным синтезом
Автор: Том Клайнс, журнал "Popular Science"
* * *
"Реактивная тяга", — говорит 9-летний ребёнок и затаскивает отца в ворота Американского ракетно-космического центра в городке Хантсвилл, штат Алабама. "Я просто хочу посмотреть на реактивную тягу."
Молодая женщина подводит свою группу к выполненной в натуральную величину копии массивной ракеты "Сатурн-5", которая принесла американцев на Луну. Когда они наклоняются, чтобы заглянуть в сопла ракеты, Кеннет Вилсон смотрит на своего замершего в благоговении мальчика и чувствует как с плеч спадает тяжесть. Хотя бы на несколько минут кто-то другой будет удовлетворять безграничную жажду его сына к знаниям.
Затем Тейлор поднимает руку, но не для вопроса, а для ответа. Он знает что заставляет эту штуку, самую большую из когда-либо построенных ракет, подниматься вверх. И он хочет, нет, ему очевидно необходимо рассказать об этом всем окружающим, о том как скорость ракеты зависит от скорости реактивной струи и динамической массы, о преимуществах и недостатках жидкого топлива по сравнению с твёрдым. Женщина-экскурсовод делает шаг назад, освобождая место этому худощавому мальчику, растягивающему слова на арканзасский манер, и выплёскивающему лавину понятий на уровне доктора наук с такой скоростью, будто в целом дне не хватит секунд чтобы высказать их все. Другие взрослые тоже отступают назад, выбитые из равновесия очевидным несоответствием возраста и смелости, интеллекта и восторга.
Когда гид убегает за директором центра — "Вы должны видеть этого ребёнка!", — Кеннет чувствует как тяжесть возвращается к нему. Но он пока не понимает, что скоро станет вспоминать об этом времени как о безоблачных днях, когда его пугающе умный сын интересовался простыми вещами, вроде космической техники.
Всё это происходит до того, как Тейлор превратил семейный гараж в загадочный, светящийся в темноте склад камней, металлов и жидкостей с заключённой в них невообразимой мощью. До того как после череды невероятных прозрений он постиг новые способы использования нейтронов для борьбы с главнейшими вызовами нашего времени - раком и ядерным терроризмом. До того как он построил реактор, в котором атомы сбивались в 500-миллионноградусное плазменное ядро — став в 14 лет самым молодым человеком на Земле, осуществившим ядерный синтез.
* * *
Я недавно познакомился с Тейлором Вилсоном, ему 16 лет и он занят — слишком занят, говорит он, чтобы сдавать на водительские права. Поэтому он сидит рядом с водителем, пока его отец ведёт семейный Лэнд Ровер по крутым поворотам в горах Вирджинии к северу от Рено, штат Невада, куда они приехали искать уран.
С заднего сиденья я вижу похожий на чайку профиль Тейлора, лоб которого выныривает из-под чёлки светло-песочного цвета и продолжается почти ровной линией вдоль торчащего носа. Его худощавость придаёт ему призрачный вид, но когда он зажигается какой-нибудь идеей, то не кажется хрупким. Он провёл последний час — на самом деле, несколько последний дней — в разговорах, анализах и беспрерывных проповедях о ядерной энергии. В коротких перерывах были деление и синтез, Эйнштейн и Оппенгеймер, Чернобыль и Фукусима, вещество и антивещество.
"Откуда это идёт?" — много раз спрашивали себя Кеннет и его жена Тиффани. Кеннет - упаковщик в компании Coca-Cola, лыжник, бывший футболист. Тиффани - инструктор йоги. "Никто из нас ни имеет ни малейшего представления о науке", говорит Кеннет.
Почти сразу было ясно что старший из двух сыновей Вилсонов будет непоседой. Это началось с его первого и самого обычного, увлечения - строительства. В Тексаркане, своём родном городе, малыш Тейлор и смотреть не хотел на игрушки. Он играл с настоящими дорожными конусами, настоящими баррикадами. В четыре года он надел оранжевый флуоресцентный жилет и каску и стоял на дороге перед домом, регулируя движение. На свой пятый день рождения он захотел в подарок подъёмный кран. Но когда его родители привели его в игрушечный магазин, мальчик посчитал это провокацией. "Нет!", — завопил он, топая ногами, — "я хочу настоящий!"
В этот момент любой другой отец сам мог бы топнуть ногой. Но Кеннет позвонил другу - хозяину строительной фирмы, и в день рождения Тейлора на вечеринку подтянулся настоящий шеститонный кран. Дети сидели на коленях крановщика и по очереди управляли краном, водя стрелу над крышами домов, стоящих вдоль улицы Нотерн Хиллс драйв.
Собравшимся родителям, одетым в каски, должно быть, казалось, что Вилсоны чересчур потакают своим детям. Через несколько лет, когда Тейлор занялся крайне опасными вещами, это казалось уже не потаканием, а очень рискованным попустительством. Но на самом деле у них на редкость непреднамеренный подход к воспитанию детей. "Мы хотим помочь нашим детям понять, кто они на самом деле", — говорит Кеннет, — "и затем сделать всё что в наших силах чтобы помочь им развить это."
В 10 лет Тейлор повесил в своей комнате периодическую систему элементов. За неделю он запомнил все атомные номера, массы и температуры плавления. На семейном собрании в День благодарения мальчик появился в лабораторном халате с вышитой монограммой, вооружённый кучей медицинских игл. Он объявил что хочет взять у всех присутствующих кровь для "сравнительных генетических экспериментов" в лаборатории, которую он оборудовал в бабушкином гараже. Каждый из членов большого семейства послушно подставил палец для укола.
Следующим летом Тейлор пригласил всех выйти к себе во двор, где он стоял, театрально держа в руках пузырёк от таблеток, наполненный смесью сахара и калийной селитры, которую он нашёл в гараже. Он установил бутылку и с торжественным выражением поджёг торчащий сверху фитиль. То, что произошло после, было не хлопком петарды, как все ожидали, а громоподобным взрывом, от звука которого все соседи в панике повыбегали из своих домов. Задрав головы, они смотрели как маленькое грибоподобное облако беспокойно поднимается над двором Вилсонов.
На 11-й день рождения бабушка Тейлора повела его в книжный супермаркет, где он выбрал произведение Кена Силверстайна под названием "Радиоактивный бойскаут". В книге описывалась история беспокойного Дэвида Хана, мичиганского подростка, который в середине 1990-х попытался построить в своём сарае бридерный реактор-размножитель. Тейлор был так восхищен книгой, что прочёл большую часть её вслух: мальчик искал детекторы дыма для добычи радиоактивного америция... склёпанный полностью реактор.... команда Суперфонда в защитных костюмах, вывозящая зараженное имущество семьи... Кеннет и Тиффани слушали историю Хана как рассказ-предостережение. Но Тейлор, которого недавно особенно заинтересовали две нижние строчки периодической таблицы, — высокорадиоактивные элементы — читал её как вызов. "Знаете что?",— спросил он. "Я уверен что смогу реально сделать то, что только хотел сделать этот парень."
Благоразумное общество знало бы что делать с таким ребёнком как Тейлор Вилсон, особенно сейчас, когда технологическое первенство Америки ускользает от неё и ей приходится импортировать всё больше научных талантов. Но когда Тейлору исполнилось 12, то он и его брат Джой, который младше его на три года и одарён математически, продвинулись значительно дальше того, чему была способна обучить их школа и родители. Оба мальчика проводили школьные занятия на автопилоте, а их мысли витали далеко от уроков, которые они давно переросли.
Дэвиду Хану тоже было скучно — и как и Тейлор, он был достаточно умным чтобы быть опасным. Но именно тут две истории начинают расходиться. Родители Хана запретили ему его атомные эксперименты, и рассерженный подросток продолжил их в секрете. Но Кеннет и Тиффани справились с желанием направить увлечения Тейлора в более безобидное русло. А это особенно сложно сделать, когда ребёнок с явно выраженным талантом и любовью к взрывам предлагает склепать ядерную бомбу.
Кеннет и Тиффани согласились позволить Тейлору собрать "обзор повседневных радиоактивных материалов" для научной выставки, проходившей в школе. У друга, работающего в Тексаркане в агентстве по урегулированию чрезвычайных ситуаций, Кеннет на время позаимствовал счётчик Гейгера. В течение нескольких следующих выходных он и Тиффани возили Тейлора по местным антикварным магазинам, где он прикладывал щёлкающий детектор к циферблатам старых часов, покрытым радиевой краской, ториевым фонарям и урановой глазури на старых тарелках Фиеста. Тейлор потратил всю свою школьную стипендию на радиоактивный столовый набор.
Влекомый тем, что он называл "удивительными свойствами" радиоактивных материалов, он хотел знать больше. Как может крошка металла размером с кристаллик соли высвобождать такое ужасное количество энергии? Почему определённые минералы засвечивают плёнку? Почему один изотоп распадается за миллионную долю секунды, в то время как другой имеет период полураспада в два миллиона лет?
Когда Тейлор начал зарываться в эти потрясающие загадки, лежащие в основе всей материи, он увидел что очень маленькие, но потенциально могущественные атомы содержат столько секретов, что их разгадыванию можно посвятить всю жизнь. Ресурсы Хана были ограничены, Тейлор же обнаружил что в интернете можно найти бесконечное количество информации, а в гараже можно сложить бесконечное множество продаваемых диковинок.
На столах, заполненных химреактивами, микроскопами и ультрафиолетовыми бактерицидными лампами, начала расти коллекция таблеток ядерного топлива, кусочков урана и свинцовых контейнеров. Когда его родители напоминали ему о безопасности, Тейлор отвечал на запутанном жаргоне обратно-квадратичных законов и интенсивностей излучения, экспозиционных доз и долей рентгена. С его владением этими понятиями, он уверял их, он сможет овладеть скрытой энергией, испускаемой этими камнями, металлами и жидкостями - странным и постоянно увеличивающимся складом, который буквально светился по углам гаража.
Кеннет попросил друга, медика-радиолога, зайти и проверить, хорошо ли Тейлор соблюдает технику безопасности. Насколько он смог понять, сказал друг, мальчик делал всё правильно. Но он предупредил что радиация действует быстро и её проявления многообразны. К тому времени, когда Тейлор научится на собственных ошибках, может быть уже cлишком поздно.
Свинцовые контейнеры и радиоактивные тарелки были только началом. Вскоре Тейлор занялся более эзотерическими "шалостями" — старинными радиевыми лекарствами, обеднённым ураном, радиолюминисцентными материалами, — и собиранием загадочных машин, таких как масс-спектрометр, подаренный ему бывшим астронавтом в Хьюстоне. По мере того как видения Чернобыля всё чаще посещали родителей, Тейлор пытался ободрить их. "Я ответственный радиоактивный бойскаут", — говорил он им. "Я знаю, что делаю."
Однажды днём, Тиффани просунула голову в дверь гаража и заметила что Тейлор, в своём ярко-жёлтом комбинезоне ядерщика, наблюдает за лужицей жидкости, растекающейся по бетонному полу.
— Тей, пора обедать.
— Я думаю, что мне придется сперва собрать это.
— Это не та штука, о которой ты говорил что она может убить нас, если откроется?
— Я так не думаю. Не сразу.
* * *
Тем летом Эшли, дочь Кеннета от предыдущего брака, которая тогда была студенткой колледжа, переехала жить к Вилсонам. "У нас во дворе становится слишком много взрывов", — сказала она мне, незадолго до моего собственного визита в дом семьи. "Я вижу, что это начинает всех раздражать. Они что-то говорят, а Тейлор возражает, и его аргументы справедливы. Он знает как переспорить вас. Я говорила: "Ребята, вам надо быть родителями. Он тут всеми вами распоряжается."
"Что она не понимала", — говорит Кеннет, "это то что у нас не было выбора. Тейлор не понимает смысла слова "нельзя""
"А когда он понимает", — добавляет Тиффани, "он не слушает".
"Оглядываясь назад, я это вижу",— соглашается Эшли. "То есть вы можете сказать Тейлору, что мир не вращается вокруг него. Но до него это не доходит. Он не эгоистичен, просто у него в голове происходит так много вещей."
Тиффани, со своей стороны, могла бы отнестись к этому не так драматично. Она только что потеряла свою единственную сестру, а рак у её матери недавно вышел из стадии ремиссии. "Это было трудное время", — однажды сказал мне Тейлор, размешивая маминой садовой лопаткой порцию уранового концентрата (частично переработанного урана, которым печально известно ОМП) в 20-литровом ведре. "Бабушка умирала, и всё прочее. Но как бы ни было плохо, та моча - это было нечто."
Тейлор выглядит робким. Он знает, что это странно. "После позитронно-эмиссионной томографии она отдала мне пробу. Она была такой горячей, что мне пришлось держать её в свинцовом контейнере."
"А ещё...",— он запинается, колеблясь, продолжать или нет, но будучи Тейлором, не может себя остановить. "У неё был рак лёгких, и она откашливала небольшие кусочки опухоли, чтобы я мог их исследовать. Некоторые считали это отвратительным, но в научном плане я нашёл это очень интересным."
Никто не понимал, по крайней мере вначале, что по мере того как его бабушка угасала, Тейлор рос, выходя за границы простого личного любопытства. Мальчик приходил к мысли о том, что мир, который вращается вокруг него, действительно можно изменить.
Проблема, как он её видел, заключалась в том что изотопы для диагностики и лечения рака чрезвычайно короткоживущи. Они должны быть такими, чтобы они могли проникнуть в опухоль, убить плохие клетки, а затем быстро исчезнуть, пощадив здоровые клетки. Быстрая и безопасная их доставка требует больших затрат — часто их доставляют частными реактивными самолётами. Но что если придумать способ изготовления этих медицинских изотопов рядом с пациентами? Насколько больше людей смогут тогда получить их, и насколько быстрее? Сколько людей, таких как его бабушка, можно будет спасти?
Когда Тейлор перемешивал пробу ядовитой мочи, держа над ней щёлкающий счетчик Гейгера, к нему пришло вдохновение. Уставившись в жёлтый водоворот в центре стакана, он вдруг увидел ответ, который сверкнул ярко, как солнце. И это действительно было солнце — или, более точно, ядерный синтез, процесс (который Эйнштейн определил уравнением E=mc2), который питает солнце. Если приручить синтез — момент, когда атомные ядра сталкиваются и сливаются вместе, высвобождая в процессе энергию, — то у Тейлора будет источник высокоэнергетичных нейтронов, которыми можно облучать материалы для получения медицинских изотопов. Что если вместо создания этих изотопов в циклотронах стоимостью в сотни миллионов долларов, а затем срочной доставки их к пациентам, он сможет построить маленький реактор синтеза, который будет достаточно дешёвым и безопасным для производства нужных изотопов в каждой больнице мира?
К этому моменту, только 10 людям во всём мире удалось самостоятельно построить работающий термоядерный реактор. Тейлор связался с одним из них, Карлом Виллисом, который тогда был 26-летним доктором наук, жившим в Альбукерке, и они сразу "запали" друг на друга. Но Виллис, как и другие успешные "синтезаторы", имел научную степень и доступ к высокотехнологичной лаборатории и прецизионному оборудованию. Как мог школьник средних классов, живущий на границе Техаса и Арканзаса, надеяться сделать свою собственную звезду?
Когда Тейлору было 13, как раз после того как бабушкин доктор отвёл ей лишь несколько недель жизни, Эшли послала Тиффани и Кеннету статью о новой школе в Рено. Академия Дэвидсонов— это спонсируемая общественная школа для наиболее одарённых и мотивированных учащихся Америки, тех, чьи результаты превышают 99.9% в стандартных тестах. Эта школа, которая позволяет учащимся проводить исследования в находящемся неподалёку университете штата Невада - Рено, была основана в 2006 году программистами-предпринимателями Дженис и Робертом Дэвидсонами. С тех пор Дэвидсоны продвигают идею о том, что в стране меньше всего внимания уделяется наиболее одарённым учащимся, и стремятся сами исправить ситуацию.
Во время первого визита в Рено, ещё до того как Тейлор и Джой были приняты в академию, Тейлор договорился о встрече с Фридвардтом Винтербергом, известным физиком из университета Невады, который учился у нобелевского лауреата теоретика Вернера Гейзенберга. Когда Тейлор сказал Винтербергу что он хочет построить термоядерный реактор, известный своими причудами профессор воскликнул: "Тебе 13 лет! И ты хочешь играть десятками тысяч электронвольт и смертельным рентгеновским излучением?" Такой проект будет технически слишком сложен и опасен, настаивал Винтерберг, даже для большинства диссертантов. "Сперва надо овладеть математическим анализом, языком науки", — прогремел он. "После этого", — говорит Тиффани, "мы подумали что всё прекратится. Кеннет и я немного расслабились."
Но Тейлор по прежнему не выучил слово "нельзя". Осенью, когда он начал учиться у Дэвидсонов, он познакомился с двумя так нужными ему единомышленниками, один из которых работал в офисе прямо рядом с кабинетом Винтерберга. "Такого глубокого понимания я никогда не видел ни у кого из столь молодых людей", — говорит физик-атомщик Рональд Фанёф. "Но он рассказывал мне о том что хочет построить реактор у себя в гараже, и я думал: "О боже, мы не можем позволить ему сделать это." Но, возможно, мы сможем помочь ему построить его здесь."
Фанёф пригласил Тейлора посетить свои леции по ядерной физике и познакомил с техником Биллом Бринсмедом. Бринсмед, который был фанатом фестиваля Burning Man и часто рассекал по пустыне на колёсной копии атомной бомбы "Малыш", поначалу не хотел встревать в этот проект 13-летнего подростка. Но когда они вместе с Фанёфом показывали Тейлору лабораторное оборудование факультета, Бринсмед вспомнил своё собственное детство — ему часто бывало скучно и хотелось построить что-нибудь действительно крутое и сложное (как например лазер, который он в конце концов построил), но его постоянно отговаривали и разубеждали те самые взрослые, которые могли бы ему помочь.
Роясь в кладовках, забитых электронными микроскопами и инструментальными модулями, они наткнулись на сделанную из толстой нержавейки камеру высокого вакуума, способную выдержать очень высокие температуры и давления. "Можно я попробую использовать это для моего реактора?" — спросил Тейлор у Бринсмеда. "О лучшем применении не могу и подумать", сказал Бринсмед.
* * *
Теперь машину ведёт Тиффани и мы едем по грунтовой дороге, петляющей через огромное плоскогорье в нескольких милях к югу от взлётно-посадочной полосы, которую делят между собой аэропорт Альбукерке и военная авиабаза Кирклэнд. Тейлор убедил маму отвезти его в Нью-Мехико, чтобы провести неделю с Карлом Виллисом, которого он называет "мой лучший ядерный друг." Повернув ухо в сторону заднего сиденья, я ловлю обрывки разговора Тейлора и Виллиса.
— У меня идея сделать гамма-лазер на стимулированном распаде молекулярного позитрония.
— А я думаю о постройке портативного прицельного источника нейтронов.
— Тебе нужен дейтерированный полиэтилен?
Виллису сейчас 30, он высок, худощав и гораздо тише Тейлора. Когда он чем-то заинтересован, его лицо заполняет смесь восхищения и любопытства. Когда ему неинтересно, оно приобретает рассеянный и отсутствующий вид, часто встречающийся у сверх-умных людей. Тейлор и Виллис любят встречаться несколько раз в году для того, что они называют "ядерным туризмом" — вместе они посещают исследовательские центры, ищут уран, проводят эксперименты.
Несколько дней тому назад мы искали в пустыне уран и закупали старое лабораторное оборудование в Лос-Аламосе. На следующий день мы бродили по каньону Байо, где инженеры Манхэттенского проекта взрывали самые большие в истории "грязные" бомбы, отрабатывая технологию "Толстяка", который сравнял с землёй Нагасаки.
Сегодня мы ищем остатки "сломанной стрелы", как на жаргоне военных называют потерянное ядерное оружие. Исследуя рассекреченные военные доклады, Тейлор обнаружил что водородная бомба Марк-17 "Миротворец", расчётная мощность которой в 700 раз превосходила бомбу, сброшенную на Хиросиму, была случайно потеряна на этом плоскогорье в мае 1957 года. Для американских военных это был досадный эпизод в духе "Доктора Стрэйнджлава"; техник в бомбовом отсеке едва избежал участи Слима Пикенса, когда бомба сорвалась с платформы и пробив люк B-36, вылетела наружу. Хотя плутониевое ядро бомбы не было установлено, "запал" из обычной взрывчатки и радиоактивных материалов взорвался при ударе, создав огненный шар и огромный кратер. Как сообщалось, единственной жертвой стал пасущийся бычок.
Тиффани паркует арендованный джип среди мескитовых деревьев, мы выгружаем металлодетекторы и дозиметры и разбредаемся по полю. "Вот так",— говорит Тиффани, следуя с улыбкой за сыном через кустарник, "мы и проводим наш отпуск."
Виллис говорит что когда Тейлор впервые связался с ним, то он был поражён целеустремленностью и напором 12-летнего мальчика — а ещё тем, что не смог измерить глубину познаний Тейлора с помощью нескольких сложных технических вопросов. Переговорив с Кеннетом, Виллис отправил Тейлору несколько статей по термоядерным реакторам. После этого Тейлор стал собирать детали своей новой машины.
В течении первого года учёбы в академии Дэвидсонов, Тейлор проводил вечера в уголке лаборатории Фанёфа, который профессор очистил для него. Там он разрабатывал реактор, решая сложные технические проблемы и определяя критические детали установки. Фанёф помог ему найти лишний высоковольтный изолятор в Лоуренсовской Национальной Лаборатории в Беркли. Виллис, который тогда работал в компании, производившей ускорители заряженных частиц, уговорил своего босса поучаствовать в приобретении очень дорогостоящего высоковольтного источника питания.
С помощью Бринсмеда и Фанёфа Тейлор раскрыл свои возможности, использовав знания более чем в двадцати технических областях, включая ядерную физику, физику плазмы, химию, радиационную метрологию и электронику. Медленно и постепенно он начал пробную сборку реактора, устраняя досадные утечки вакуума, электрические проблемы и перебои с полем в плазме.
Вскоре после своего 14-го дня рождения, Тейлор и Бринсмед загрузили дейтериевое топливо в машину, включили питание, и подтвердили наличие нейтронов. Провёв этот эксперимент, Тейлор стал 32-м человеком на Земле, получившим реакцию термоядерного синтеза. Но тем, что отличало Тейлора от остальных, была не сама установка, а то, что он решил сделать с ней.
Ещё в процессе разработки использования реактора для получения медицинских изотопов, Тейлор наткнулся на отчёт о том, как тысячи морских контейнеров, ежедневно приплывающих в страну, стали наиболее уязвимым местом, самым лёгким способом доставки оружия массового поражения. Лёжа однажды ночью в кровати, он подумал: а почему бы не использовать реактор как инструмент для сканирования нейтронами контейнеров, приплывающих в порт? За несколько следующих недель он разработал концепцию сканирующих "ворот", через которые могли проезжать прибывшие контейнеры. Если внутри контейнера находилось оружие, то нейтроны вызвали бы реакцию деления ядер, при которой испускалось бы гамма-излучение (в случае ядерного оружия) или азот (в случае обычного оружия). Находящийся напротив детектор воспринял бы характерный сигнал и предупредил оператора.
Он отправил свой реактор вместе с проектом контейнерного детектора на международный научно-инженерный конкурс ISEF, проводимый фирмой Intel. На этот Суперкубок школьных научных изобретений пришло более 1500 заявок из 50 стран от самых увлечённых детей. Когда президент Intel Пол Отеллини услышал о том, что 14-летний парень построил работающий термоядерный реактор, он сразу отправился к экспонату Тейлора. После 20-минутной беседы Отеллини удалился, причём окружающие заметили что он улыбался и покачивал головой как будто не веря увиденному. Позже я спросил его, о чём он думал. "У меня была только одна мысль: "Как я рад, что этот парень на нашей стороне.""
Последние три года Тейлор доминировал на конкурсе ISEF, забрал девять призов и абсолютные первые места, выиграл несколько заграничных поездок и более 100 тысяч долларов в денежных премиях. После того как Министерство внутренней безопасности узнало о разработке Тейлора, он отправился в Вашингтон на встречу с Национальным офисом ядерного обнаружения, который пригласил Тейлора, чтобы предложить ему грант на разработку детектора. Тейлор также встретился с тогдашним заместителем секретаря Министерства энергетики Кристиной Джонсон, которая сказал что после встречи она "была ошеломлена."
"Я бы сказала, что человек типа него появляется один раз в поколение,"— говорит Джонсон. "Он не просто умён; он трезво и чётко излагает свои мысли. Я думаю, что он самый удивительный ребёнок из всех, кого я когда-либо видела."
И всё же история Тейлора начиналась во многом подобно истории Дэвида Хана, с блестящего, хватающего всё на лету мальчишки, которому пришла в голову сумасшедшая идея построить ядерный реактор. Почему же одна история завершилась командой в защитных костюмах и в конце концов арестом, в то время как другая продолжает приносить призы, патенты, телепередачи и предложения из множества колледжей и университетов?
Ответ, в основном, заключён в поддержке. Хан, решивший достичь чего-то экстраординарного, но обескураженный взрослыми в своей жизни, продолжил свои занятия без присмотра и руководства — и с почти катастрофическими результатами. Тейлор был так же одержим решимостью, но более талантлив в социальном плане, и ему удалось собрать вокруг себя людей, которые могли помочь ему достигнуть своей мечты: профессора физики, более старшего ядерного вундеркинда, эксцентричного техника, пару предпринимателей, которые вместо отдыха на пенсии, открыли школу для взращивания гениальных детей. Были и другие, но никто не сравнится с ролью Тиффани и Кеннета, родителей, которые преодолели свои рефлекторные — и бесспорно разумные — побуждения удержать своего сына-Икара на земле. Вместо этого они дали ему крылья, которые он искал и помогли ему взлететь к солнцу и даже выше, достаточно высоко чтобы схватить свою собственную звезду.
Примерно спустя час после начала поисков на пустынном плоскогорье, наши детекторы начали пищать. Мы нашли кусочки обожжённого белого пластика и алюминия, один из которых оказался слегка радиоактивным. Это были остатки потерянной водородной бомбы. Я обнаруживаю сломанный фланец с торчащими из него винтами, а Тейлор откапывает кусок свинца. "Я нашёл отличный осколок!", — кричит Тейлор, вытаскивая искорёженный кусок металла. Он сканирует его своим детектором. "К сожалению, он не радиоактивный."
"Такие мне нравятся", — говорит Тиффани.
Виллис поднимает большой фрагмент внешней оболочки бомбы, со следами тёмно-зелёной краски, и подзывает Тейлора. "Ух ты, посмотри на этот согнутый профиль!", — говорит Тейлор, поднося к нему свой сцинтилляционный детектор. Инструмент одобрительно ревёт. Виллис, видя, с каким вожделением Тейлор смотрит на сокровище, вручает ему профиль. Тейлор в восторге. "Это просто поле чудес!", — восклицает Тейлор. "Тут полно находок!"
Внезапно мы начинаем находить на небольшой глубине радиоактивный мусор через каждые 2-3 метра — несмотря на то что военные заявляли о том, что район полностью очищен. Тейлор падает на колени, копает, смеётся, зовёт нас посмотреть на его находки. Тиффани смотрит на часы. "Тей, нам действительно пора ехать или мы пропустим наш рейс."
"Я ещё совсем не закончил!", — говорит он, продолжая копать. "Это лучший день в моей жизни!" Когда нам удаётся впихнуть Тейлора в машину, я понимаю что мы серьёзно опаздываем. "Тей," — спрашивает Тиффани, "что мы будет делать со всеми этими предметами?"
"За 50 долларов можно сдать их в дополнительный багаж",— говорит Виллис. "Ты это не маркировал, никто не знает что это и оно никому не повредит." Через несколько минут мы заматываем скотчем хлипкий картонный ящик и ставим его на транспортёр. "Посмотрим, тут у нас около 60 фунтов урана, фрагменты бомбы и радиоактивные осколки",— говорит Тейлор. "Из этого можно сделать отличную грязную бомбу."
В действительности, уровни радиации достаточно низкие и если не держать груз очень долго возле себя, то он практически не представляет опасности. Но, подтягиваясь к пункту контроля, мы не прекращаем шутить вполголоса. "Думаешь, секьюрити его пропустят?", — спрашивает Тиффарни у Тейлора.
"В аэропортах нет детекторов радиации", — говорит Тейлор. "Кроме одного-единственного пилотного проекта, и я даже не знаю в каком аэропорту его установили."
Пока носильщик взвешивает ящик, я просматриваю список запрещённых вещей. На коммерческие рейсы нельзя брать с собой краски, огнеопасные материалы, воду и ещё несколько вещей. Радиоактивных материалов, естественно, в списке нет.
Мы приземляемся в Рено и идём к пункту выдачи багажа. "Надеюсь, этот ящик выдержал", — говорит Тейлор, когда мы подходим к ленте транспортёра. "А если нет, надеюсь они отдадут нам радиоактивные игрушки, разбросанные по вснему самолёту." Вскоре появляется наш ящик, украшенный ярким скотчем и этикеткой, сообщающей что упаковка вскрывалась и содержимое инспектировалось службой безопасности. "Они понятия не имели", — говорит Тейлор, улыбаясь, "на что они смотрели."
* * *
За исключением сканеров отпечатков пальцев на входных дверях, Академия Дэвидсонов выглядит как любая другая публичная школа. Только когда её студенты открывают рот, ты понимаешь что это исключительное место, своеобразный Хогвартс для вундеркиндов. Когда эти математические таланты, музыкальные чудо-гении и шахматные гроссмейстеры проходят в холле, до меня доносятся остроумные шутки. На гуманитарных занятиях, дискуссии превращаются в интеллектуальные дуэли.
Хотя у каждого из них есть своё увлечение и своя страсть, без сомнения Тейлор — школьная знаменитость, и стены в коридорах увешаны газетными публикациями в застеклённых рамах, рассказывающими о его достижениях. Мы с Тейлором посещаем директора, основателей школы и нескольких друзей Тейлора. Затем, после урока по матанализу, мы направляемся на физический факультет университета, где встречаемся с Фанёфом и Бринсмедом.
Реактор Тейлора, увешанный жёлтыми знаками, предупреждающими о радиационной опасности, занимает весь дальний угол лаборатории Фанёфа. Он выглядит элегантно — блестящая камера из нержавеющей стали и стекла наверху цилиндрического корпуса, соединенного с массивом датчиков и подводящих трубок. Заглянув через через маленькое окошко в реакторную камеру, я вижу клубок вольфрамовых проволочек размером с мяч для гольфа, которые удерживают плазму — состояние вещества, в котором свободные электроны, ионы и фотоны свободно смешиваются с атомами и молекулами.
"Окей, все отойдите назад", — говорит Тейлор. Мы отступаем за стену из свинцовых блоков, он отряхивает волосы со лба и нажимает выключатель. Он поворачивает рукоятку, повышая напряжение и добавляет немного газа. "Точно так же мы с Биллом делали это в первый раз", — говорит он. "Но сейчас мы его запускаем даже лучше."
Через видеомонитор я вижу как вольфрамовые проволочки начинают светиться, постепенно становясь ярко-оранжевыми. Появляется голубое облачко плазмы, оно парит подобно призраку в центре камеры реактора. "Когда проволочки исчезнут", — говорит Фанёф, "это значит что у нас появилось смертельное радиационное поле."
Я смотрю на монитор, пока Тейлор концентрируется на рукоятках управления и шкалах, особенно на детекторе нейтронов, который они назвали Снупи. "Я установил напряжение в 25 киловольт", — говорит Тейлор. "Сейчас немного уберу лишний газ и подниму ещё."
Источник питания Виллиса потрескивает. Реактор входит в "звёздный режим". Лучи плазмы выстреливают в промежутках теперь невидимого клубка, а атомы дейтерия, ускоряемые огромными напряжениями, начинают сталкиваться. Бринсмед не сводит взгляда с нейтронного детектора. "У нас есть нейтроны!",—кричит он. "Их полно!"
Тейлор подталкивает напряжение до 40 киловольт. "Вау, посмотри на Снупи сейчас!", — говорит Фанёф с усмешкой. Тейлор поднимает питание до 50000 вольт, что повышает температуру плазмы внутри ядра до невообразимых 580 миллионов градусов — в 40 раз выше температуры солнечного ядра. Бринсмед присвистывает, когда датчик нейтронов зашкаливает.
"Снупи заткнулся!",—кричит он, слегка пританцовывая. На видеоэкране фиолетовые искры вылетают из плазменного облака, освещая удивление на лицах Фанёфа и Бринсмеда, которые стоят полукругом вокруг Тейлора. В свете творения мальчика, мужчины внезапно становятся намного моложе.
Тейлор держит тонкие пальцы на ручке управления, атомы сталкиваются и сливаются вместе, высвобождая энергию, и люди отступают на шаг назад, пожимая друг другу руки и широко улыбаясь.
"Вот оно", — говорит Тейлор, не отрывая глаз от машины. "Рождение звезды."
More
Less
Translation education
Master's degree - V. N. Karazin Kharkiv National University (Physics)
Experience
Years of experience: 16. Registered at ProZ.com: Jun 2007.
Expertise