... Издали, в лесном коридоре, оно показалось веселое и нарядное, сияющее необыкновенно чистой и ровной желтизной. Я подошел поближе: это было заброшенное поле, давно не паханное и не сеянное, и теперь густо заросшее какими-то невысокими растениями-кустиками. От них вдруг дохнуло приятным горьковато-цветочным ароматом. «Да это сурепка, — вспомнил я когда-то читанный ботанический атлас, — что-то вроде сорняка...».
Свежий ветер пробежал над живым ковром, все поле заиграло и запереливалось золотистыми волнами, которые докатывались до затененной солнцем стены леса, образуя удивительный контраст темно-зеленого и ярко-желтого. «Будто драгоценная чаша в малахитовой оправе» — мелькнуло сравнение.
Высоко в знойном июньском небе парил коршун. Жара предвещала грозу. Над западной частью горизонта уже темнела громадная туча, набухая дождем. И только в зените неровные, быстро смещающиеся края облаков ослепительно сверкали расплавленным серебром, источая нестерпимый свет. Ветер усиливался, все соцветия сурепки быстро раскачивались, будто исполняя какой-то экзотический танец.
Звенело, страстно и не переставая, множество невидимых глазу жаворонков. Будто перед грозой пели и цветы, и лес, и это далекое от человеческих селений поле. Но вот теплые серые комочки упали откуда-то с неба и зависли над кустиками золотистой сурепки. Некоторые жаворонки вились над самым полем, перепархивая от цветка к цветку и наполняя окраину неумолчным пилением. Другие, часто трепеща крылышками, поднимались вертикально и зависали метрах в четырех-пяти над землей и также громко славили жизнь.
Предгрозовые облака громоздились по всему небу, кое-где иссиня-розоватые, будто раскаленные изнутри, и я увидел, что над лесом осталось лишь небольшое голубоватое окно, из которого прямым широким водопадом прорывались к земле лучи, заливая теплым мягким светом все летнее благоухающее цветение. А в напряженном, наполненном электричеством воздухе беззвучно бушевала метель из летящего вокруг осинового пуха. Но вот где-то оглушительно ударил гром, и первые крупные капли дождя шумно хлестанули по золоту цветов сурепки. В тот миг, когда пришел ливень, вдруг показалось, что вся живая природа свободно и облегченно вздохнула, что все деревья, растения, птицы и звери обрадовались сверкающему, всполошному, сотканному из толстых водяных струй, дождю.
До нитки промокший, один среди затуманенного и вдруг притихшего, словно бы придавленного стихией поля, я также молча наслаждался упоительным счастьем человека, которому один, от силы два раза в году дано увидеть и ощутить прекрасное смятение в природе. | In lontananza, sotto la volta degli alberi, lo intravidi, allegro e luminoso, splendente di un giallo insolitamente nitido e definito. Mi avvicinai: era un campo abbandonato, da lungo tempo non arato né seminato, ormai invaso da bassi cespugli. All'improvviso ne giunse un piacevole profumo amarognolo di fiori. "Dev'essere la barbarea", pensai, ricordandomi di un atlante botanico letto chissà quando, "una specie infestante...". Un vento fresco sferzò quel tappeto vivace, l'intero campo prese a brillare e mutare colore in onde dorate, che si infrangevano contro il limitare ombroso del bosco creando uno stupefacente contrasto tra oro scuro e oro chiaro. "Sembra un calice prezioso intarsiato di malachite", mi balenò un contrasto. In alto, nell'ardente cielo di giugno, si librava un nibbio. La calura preannunciava un temporale. A occidente, all'orizzonte era già visibile un'enorme nube scura, gonfia di pioggia. Proprio allo zenit, nuvole imprecise dai confini mutevoli brillavano di un accecante argento vivo, che emanava una luce intollerabile. Il vento si faceva più forte, tutte le infiorescenze delle barbaree si agitavano freneticamente, come in preda a un'indefinita danza esotica. Risuonavano, dolci e continui, i cinguettii di una moltitudine invisibile di allodole. Sembrava quasi che prima del temporale cantassero gli uccelli, il bosco, quel campo lontano dai villaggi. Improvvisamente tiepidi batuffoli grigi iniziarono a cadere dal cielo e rimasero impigliati sugli steli delle barbaree dorate. Alcune allodole sorvolavano il campo, volando di fiore in fiore, spargendo nei dintorni un incessante pulviscolo. Altre, frullando le piccole ali, si levavano in verticale e s'innalzavano in volo per qualche metro sopra la terra, per celebrare al massimo la vita. Le nubi temporalesche si ammassavano in tutto il cielo, screziate di un rosa bluastro, come incandescenti all'interno, e vidi che sopra il bosco era rimasta una sola finestra celeste, dalla quale una vasta, uniforme cascata rovesciava sulla terra i suoi raggi, sommergendo di una tiepida e fioca luce le fragranti fioriture estive. Nell'aria tesa, carica di elettricità, infuriava la tempesta silenziosa dei piumini di pioppo. All'improvviso irruppe assordante il tuono, e le prime grosse gocce di pioggia si scontrarono con i fiori dorati delle barbaree. Nello stesso istante in cui arrivò l'acquazzone, d'un tratto sembrò che tutta la natura viva tornasse a respirare, libera e alleggerita, che tutta l'erba, i cespugli, gli uccelli e gli animali gioissero della lucente, ininterrotta pioggia che scendeva in grossi zampilli d'acqua. Bagnato fino all'osso, solo nella fosca, improvvisamente silenziosa forza della natura appena esauritasi, anch'io assaporavo in silenzio la deliziosa felicità dell'uomo, che una, forse due volte l'anno riceve il dono di vedere e sentire il magnifico turbamento della natura. |