... Издали, в лесном коридоре, оно показалось веселое и нарядное, сияющее необыкновенно чистой и ровной желтизной. Я подошел поближе: это было заброшенное поле, давно не паханное и не сеянное, и теперь густо заросшее какими-то невысокими растениями-кустиками. От них вдруг дохнуло приятным горьковато-цветочным ароматом. «Да это сурепка, — вспомнил я когда-то читанный ботанический атлас, — что-то вроде сорняка...».
Свежий ветер пробежал над живым ковром, все поле заиграло и запереливалось золотистыми волнами, которые докатывались до затененной солнцем стены леса, образуя удивительный контраст темно-зеленого и ярко-желтого. «Будто драгоценная чаша в малахитовой оправе» — мелькнуло сравнение.
Высоко в знойном июньском небе парил коршун. Жара предвещала грозу. Над западной частью горизонта уже темнела громадная туча, набухая дождем. И только в зените неровные, быстро смещающиеся края облаков ослепительно сверкали расплавленным серебром, источая нестерпимый свет. Ветер усиливался, все соцветия сурепки быстро раскачивались, будто исполняя какой-то экзотический танец.
Звенело, страстно и не переставая, множество невидимых глазу жаворонков. Будто перед грозой пели и цветы, и лес, и это далекое от человеческих селений поле. Но вот теплые серые комочки упали откуда-то с неба и зависли над кустиками золотистой сурепки. Некоторые жаворонки вились над самым полем, перепархивая от цветка к цветку и наполняя окраину неумолчным пилением. Другие, часто трепеща крылышками, поднимались вертикально и зависали метрах в четырех-пяти над землей и также громко славили жизнь.
Предгрозовые облака громоздились по всему небу, кое-где иссиня-розоватые, будто раскаленные изнутри, и я увидел, что над лесом осталось лишь небольшое голубоватое окно, из которого прямым широким водопадом прорывались к земле лучи, заливая теплым мягким светом все летнее благоухающее цветение. А в напряженном, наполненном электричеством воздухе беззвучно бушевала метель из летящего вокруг осинового пуха. Но вот где-то оглушительно ударил гром, и первые крупные капли дождя шумно хлестанули по золоту цветов сурепки. В тот миг, когда пришел ливень, вдруг показалось, что вся живая природа свободно и облегченно вздохнула, что все деревья, растения, птицы и звери обрадовались сверкающему, всполошному, сотканному из толстых водяных струй, дождю.
До нитки промокший, один среди затуманенного и вдруг притихшего, словно бы придавленного стихией поля, я также молча наслаждался упоительным счастьем человека, которому один, от силы два раза в году дано увидеть и ощутить прекрасное смятение в природе. | ... Da lontano, nella volta arborea, sembrava allegro e vestito a festa, splendente di un giallo insolitamente puro e regolare. Mi feci più vicino: era un campo abbandonato, da tempo non era arato né seminato, e ora era coperto da una fitta vegetazione, una sorta di arbusti non troppo alti, da cui, all'improvviso, esalò un piacevole odore amarognolo di fiori. "Erba di santa Barbara", ricordai da un atlante botanico letto tempo prima, "una specie di erba infestante...". Un vento fresco percorse il tappeto vivente, tutto il campo prese a giocare e mutare colore, con onde dorate che rotolavano fino alla parete ombreggiata del bosco, formando un sorprendente contrasto tra il verde scuro e il giallo brillante. "Come una coppa preziosa incastonata nella malachite", mi venne in mente questo paragone. In alto, nel cielo torrido di giugno, planava un nibbio. L'afa faceva presagire un temporale. Sulla linea dell'orizzonte, a occidente, già si andava scurendo un'enorme nube gonfia di pioggia. E solo allo zenit nuvole irregolari, dai contorni in rapida evoluzione, brillavano di un lucente argento fuso, che dava vita a una luce insopportabile. Il vento si fece più forte, tutte le infiorescenze dell'erba di santa Barbara oscillavano rapide, come a eseguire una qualche danza esotica. Cantavano, appassionatamente e senza sosta, quasi tutte le allodole invisibili all'occhio. Era come se cantassero, prima del temporale, anche i fiori, e il bosco, e quel campo lontano dalle colture umane. Ma ecco che lacrime calde, grigie, caddero da qualche angolo di cielo e si fermarono sugli arbusti dell'erba dorata. Alcune allodole si librarono proprio sul campo, fluttuando da un fiore all'altro e riempiendo tutto intorno di un tormento senza fine. Altre, agitando continuamente le piccole ali, salivano in verticale e si fermavano a quattro-cinque metri da terra, celebrando la vita a voce alta. Le nuvole che preannunciavano il temporale torreggiavano in tutto il cielo, a tratti di un blu-rosa, come se ardessero dall'interno, e vidi che al di sopra del bosco era rimasta un'unica, piccola finestra di azzurro, dalla quale, in una diritta, grande cascata, si riversavano a terra i raggi del sole, spandendo una tiepida, morbida luce su tutti i fragranti fiori estivi. Mentre nell'aria carica di tensione, piena di elettricità, infuriava silenziosamente una tempesta di piume di pioppo, che svolazzavano tremolanti. Ma ecco che da qualche parte risuonò un tuono assordante, e le prime pesanti gocce di pioggia si abbatterono sull'oro dei fiori dell'erba di santa Barbara. In quell'istante, quando arrivò il temporale, all'improvviso sembrò che tutta la natura vivente traesse un respiro, libera e alleggerita, che tutti gli alberi, le piante, gli uccelli e gli animali si rallegrassero di quella splendente, forte pioggia intessuta in possenti correnti d'acqua. Bagnato fino alle ossa, solo in mezzo al campo in tempesta, che improvvisamente era azzittito e come sopraffatto dalle forze della natura, anch'io mi misi in silenzio a godermi l'inebriante felicità di un uomo a cui una, al massimo due volte l'anno, è dato di vedere e sentire il meraviglioso turbamento della natura. |